Аль-Адиль почувствовал, как из глаз струятся слезы, и увидел, что солдаты, стоически переносившие страшные тяготы войны и ненависти, сейчас, не стесняясь, плачут. Он в изумлении поднял глаза на брата, от которого, казалось, исходило сияние, затмившее безжалостное солнце Яффы. Подобно Моисею, который спустился с Горы, неся скрижали Господа, лицо Саладина излучало такой свет, что на него невозможно было смотреть открыто.
В этот момент он понял, что никогда по-настоящему не знал своего брата. Саладин был рожден в семье Айюбов, но он был не одним из них. Он был не просто потомком курдского племени воинов-наемников. Он был той Божьей искрой, что спустилась с небес и по необъяснимой причине появилась среди самого немыслимого народа — неотесанных головорезов, которые на протяжении тысячи поколений продавали свою преданность тому, кто больше заплатит. Внезапно аль-Адиль почувствовал настоящее смирение при мысли о том, что в его жилах и жилах этого человека течет одна кровь. Он не знал, почему такому грубому и жалкому человечишке, как он, судьбой ниспослано быть братом Саладина, в чьих прекрасных чертах и благородном нраве можно найти, как говорили, оставшиеся следы Пророка. Но в эту минуту аль-Адиль понял, что любит этого человека больше собственной жизни и целого мира.
Саладин обратил свой взор на вражеский лагерь, находившийся в пятистах шагах от них. Он поднял кулак в последнем призыве восстать против сил ненависти и варварства, сгрудившихся на пороге цивилизации, а затем издал боевой клич, посылая тридцать тысяч солдат на смерть во имя любви.
— Аллах акбар!
* * *
Никто доселе не видывал такого сражения. Волна за волной всадники мусульман мчались на линии обороны армии Ричарда, которая продолжала удерживать свои позиции за земляной насыпью. Лошади натыкались на копья и стрелы, а мусульман, которые выжили, упав с умирающих коней, добивала пехота. В стальной вспышке встретились ятаган и меч. Лучники Ричарда выпускали стрелу за стрелой, но на месте поверженного противника тут же возникали два других, которые, словно безумные, мчались навстречу неминуемой смерти и обещанному раю.
Из-за облака дыма и пыли невозможно было ничего разглядеть, но Саладин продолжал смотреть в подзорную трубу, выискивая хотя бы намек на брешь в обороне крестоносцев. Неверные, надо отдать им должное, сражались отважно. Они продолжали держать оборону, несмотря на то что арабские солдаты все прибывали и прибывали, бросаясь на людскую стену, стоящую между ними и лагерем крестоносцев. Саладин чувствовал ужасное зловоние от мочи и крови, которое разносил над равниной горячий летний ветер — двойное проявление страха и ярости, разжигавшее мужчин на войне.