— Прости меня. Я, кажется, не к месту сказал. — Как правило, Ричард никогда ни перед кем не извинялся. Это было ниже достоинства принца и свидетельствовало бы о неуверенности в своем божественном праве. А такой неуверенностью мог воспользоваться враг. Но для Иоанны он всегда делал исключения из правил, по которым жил.
— Я просто хочу защитить тебя от огорчений, братец, — ответила сестра, и он уловил в ее голосе явную обиду. — Я боюсь, что женщина, которая тебя привлечет, превратит твою жизнь в сущий ад.
— И кто же эта женщина? — Ричард хотел как можно быстрее увести беседу от болезненной для сестры темы. Если придется пережить насмешку, безжалостное ущемление его царственного эго — что ж, да будет так!
— В глубине души ты ищешь девушку, способную дать тебе отпор. Которую не заворожит титул «будущий король Англии». А потом, когда ей будут обеспечены твоя любовь и место на троне рядом с тобой, она станет вертеть тобою, как игрушкой, королевство же достанется французам. — По счастью, к Иоанне вернулся ее шутливый тон.
— Покажи мне француза, который владеет мечом, и я с удовольствием уступлю ему трон сам. — Ричард рассмеялся и провел рукой по ее густым золотисто-рыжим волосам. Локоны Адониса — это он слышал сотни раз.
На него легла чья-то тень.
— Не надевай на себя корону раньше времени, сынок. — Ричард прикусил губу и промолчал, затем поднял глаза и холодно взглянул на отца. Над ним возвышался король Генрих — поджарый, бородатый, угрюмый — и сердито смотрел на сына. — Трон — удел настоящих мужчин, отведавших вкус войны и смерти. А не детей с игрушечными копьями.
В бальной зале стояла тишина, когда Генрих медленно двигался к центру королевского возвышения. Иоанна встала и помогла монарху устроиться на троне.
— Добрый вечер, отец, — сухо приветствовал Ричард и отвернулся от человека, которого презирал, от монарха, в чьей душной тени он прожил всю жизнь. Они с отцом редко разговаривали, пропасть между ними становилась все шире, несмотря на то что ангел смерти с каждой ночью подлетал все ближе и ближе к постели короля Генриха. Ричард уверял себя, что подобное охлаждение в отношениях — дело обычное, даже желанное, поскольку лишь подтверждает, что он на верном пути, на пути, которым с незапамятных времен следовали все великие мужи.
По правде сказать, было в этом нечто поэтическое. Ричард, будучи настоящим знатоком древних мифов — не только созданных своими предками, кельтами и норманнами, но и греческих и римских, — считал, что эти сильно приукрашенные фантазией истории, которые официальная Церковь отвергает, называя их языческими выдумками, на самом деле исполнены великих символов человеческой природы. Вероятно, именно поэтому он ежедневно находил отражение собственной жизни в легендах об Уране и Кроносе, отце и сыне, которые сошлись в бесконечной борьбе, — а из этой борьбы рождается космос. Ричард задавался вопросом, известно ли Генриху, чем заканчиваются все подобные легенды: сын, обретя силу, неизменно побеждает и умерщвляет высокомерного отца. Старое уступает новому — таков закон Неба и Земли.