Король Генрих, прихрамывая, прошел вперед; он старался переносить всю тяжесть тела на левую ногу, потому что правое колено было поражено подагрой и болело все сильнее. Седой король уселся на трон, намеренно не глядя на сына и не отвечая на его равнодушное приветствие. Своенравный старик с плохо скрываемой брезгливостью обвел взглядом собравшуюся знать, замершую в поклоне при его появлении.
— Продолжайте веселиться. Я слишком стар для этой суеты, — распорядился он. Голос короля стал скрипучим, но властности в нем не убавилось.
Вновь заиграла музыка, и вся знать, мужчины и женщины с благородными манерами и жестоким сердцем, стали по очереди приближаться к трону. Полупоклон, реверанс — и пары возвращались на середину залы, отведенную для танцев. Ричард смотрел в потолок, избегая встречаться взглядом с лизоблюдами, которые выстроились в ожидании королевских милостей. Присутствие отца всегда охлаждало пыл принца, словно холодный снегопад в шотландских горах, когда сапфировые озера замерзают и превращаются в ледяные глыбы.
Боковая дверь бальной залы, отделанная бронзой и серебром, отворилась, и меланхолия Ричарда сменилась откровенной злобой. В дверном проеме возник ненавистный силуэт его младшего брата Джона. Мальчишку посылали в Испанию по государственным делам, и вернуться он должен был еще только через неделю. Когда черноволосый принц вошел в залу в сопровождении рыцарей — все прямо из седел, покрытые пылью после долгого пути, — музыка вновь смолкла, в зале зашептались. Процессия подошла к трону, Джон и его воины низко поклонились.
— Сын мой, — обрадовался Генрих, — тучи рассеиваются над стариком и небо посылает ему надежду всякий раз, когда ты удостаиваешь его своим присутствием.
Ричард с огорчением заметил, что мрачное лицо Генриха теперь светилось ласковой улыбкой. Джон был любимым сыном, который завоевал это положение лестью и угодничеством. В отличие от брата Ричард всегда говорил то, что думал, и нередко спорил с отцом из-за чрезмерно осторожной политики. Джон, казалось, готов был во всем угождать старому дураку, о королевстве же думал меньше всего.
— Счастлив греться в лучах твоей славы и благочестия, дорогой отец, после недель, проведенных в компании грязных неверных, — ответил Джон.
Принца посылали руководить торговыми переговорами с мусульманскими захватчиками, которые господствовали на большей части Иберии. Ричард полагал, что вести переговоры с язычниками — это его долг как наследного принца, но Генрих воспротивился, прямо заявив, что из-за вспыльчивого характера Ричарда Англия погрязнет в войне с арабской Испанией, вместо того чтобы открыть базары Кордовы для уэльских гончарных изделий. Четыреста лет назад французы остановили мусульманское вторжение у этого самого города Тура, и Генрих заявил: он не желает, чтобы его сын дал маврам предлог начать вторую священную войну против неверных. Однако, по мнению Ричарда, такое решение меньше всего имело отношение к предполагаемому отсутствию дипломатических талантов у старшего сына, скорее сыграло роль постоянное стремление отца возвысить Джона в глазах знати.