— За Иерусалим, мой король… — из последних сил, харкая водой, произнес он. Ричард протянул руку и бережно закрыл глаза мертвецу.
— Клянусь, мой вассал. Клянусь тебе…
Король с мрачной решимостью наблюдал за тем, как его солдаты вытаскивают на берег тех, кто очутился в смертельных объятиях ледяной реки, однако многие так навсегда и сгинули в ее пучине. От постигшей его войско несправедливости в глазах Ричарда пылал гнев, но сердце словно окаменело. Он не повернет. Не может повернуть назад.
Кто-то — он не помнил кто — однажды сказал ему, что Бог — великий насмешник. Вероятно, Всевышний находит смешной трагедию, ознаменовавшую начало его священной миссии. Честно говоря, Ричард понятия не имел, какой бог мог создать настолько несовершенный и ущербный мир, в котором оказалось человечество. Мир, где страдания и несправедливость неразрывно связаны с радостью и красотой, — даже крики его умирающих солдат смешались с пением беззаботных птиц, парящих в безоблачном небе. Но в одном Ричард нисколько не сомневался: у него есть предназначение, которому не помешают ни смерть, ни беда. И где-то в глубине души молодой король знал, что его предназначение свершится лишь тогда, когда он встретится лицом к лицу с человеком, который принес смерть и позор в самое сердце христианского мира. Когда Ричард Львиное Сердце встретится на поле боя с Саладином, мир наконец увидит настоящее лицо и Бога, и человека.
Пожилой раввин мялся у кабинета султана. Вездесущие близнецы-египтяне возвышались по обе стороны от резной железной двери — как обычно, наизготовку со своими смертоносными ятаганами. Маймонид припоминал, что их, кажется, зовут Хаким и Салим, последний чуть выше и крепче своего в остальном похожего как две капли воды брата. Несмотря на особое благоволение Саладина к раввину, Маймониду так и не удалось завоевать расположение этих двух стражей за долгие годы службы в Каире. Мало что изменилось с тех пор, как они вошли в Иерусалим, и два гиганта с привычным подозрением разглядывали раввина.
— Какое у тебя дело к султану? — прошепелявил тот, что повыше. Уже по его тону было понятно, что он считает раввина лишь очередным безымянным просителем, который жаждет получить непрошеный доступ к главе государства.
— Личное, — решительно ответил Маймонид. Стражи не пошевелились.
— Султан занят, — произнес тот, что пониже. С этими словами оба отвернулись от раввина, потеряв к нему всякий интерес, и стали смотреть прямо перед собой. По их глазам было ясно видно: разговор окончен.
Маймонид постоял еще немного, но потом решил — дело того не стоит. То, что он хотел сказать, может подождать. Повернувшись спиной к облаченным в черное охранникам, раввин, признаться, в глубине души испытал облегчение. Хотя султан благоволил к нему, старый лекарь боялся заговорить с ним о том, что не давало ему покоя. Существуют, в конце концов, границы дозволенного в отношениях между султаном и скромным советником, даже если Саладин обычно обходится без лишних формальностей. Не стоит испытывать терпение и задевать самолюбие султана, особенно идя на поводу у дворцовой молвы.