— Болеслав, к чему себя обманывать! Я знаю, что умру, и скоро… Но не надо отчаиваться! Смерть для меня — наилучший выход… Другие женщины, такие же несчастные, как я, мучаются долгие годы и нередко, не выдержав бремени страданий, нравственно погибают. Я недолго страдала и ухожу из мира чистой… и я умру при тебе, мой лучший друг, и перед кончиной смогу открыть тебе душу…
Учащенное дыхание не давало ей говорить, она помолчала несколько секунд, потом, собравшись с силами, продолжила:
— Сегодня утром я почувствовала себя лучше, даже смогла подняться и пройтись по комнате без посторонней помощи; мне казалось, что кровь быстрей побежала по жилам, и что-то вспыхивало у меня в глазах, какие-то искры на темном фоне. Тетя обрадовалась, видя меня окрепшей, и уверяла, что это признак скорого выздоровления. Но я так не думаю, я давно чувствую, как медленно, медленно уходит из меня жизнь, в груди образовалась такая пустота, что уже невозможно дышать. И этот сегодняшний прилив сил означает, что смерть уже близко, Бог самым слабым своим созданиям перед смертью дает минуту силы, чтобы они могли прощальным взглядом окинуть этот прекрасный мир и своим любимым оставить на память последнюю исповедь сердца…
Винцуня говорила это с удивительным спокойствием, и такою же спокойной и ясной была улыбка, блуждавшая по ее лицу. Сильный приступ кашля заставил ее замолчать. Молчал и Болеслав, глядя на нее взглядом, исполненным невыразимого сострадания.
— Бедная моя тетя, — отдышавшись, продолжала Винцуня, — увидев, что мне лучше, поехала по каким-то своим делам в N. Я сама советовала ей поехать, потому что хотела последнюю минуту провести с тобой, Болеслав, потому что чувствовала, что эта минута должна принадлежать только тебе… С тетей я в душе простилась, с благодарностью поцеловала ей руку… Она заменила мне мать, которую я не помню, и была всегда так добра ко мне… Бедная! Как она будет грустить, когда меня не станет.
Винцуня вздохнула, и как будто в ответ, как будто нарочно выбрав такую минуту, весело защебетали канарейки на окне.
— Винцуня! — проговорил Болеслав дрожащим голосом. — Ты так спокойно говоришь о смерти! Неужели тебе не жаль расставаться с жизнью? Неужели тебе никто не дорог на этой земле?
Винцуня печально улыбнулась, две слезинки выкатились у нее из глаз и повисли на длинных ресницах. С трудом подняла она руку и указала на солнечный луч, который тянулся от закатного неба к окну, по пути освещая верхушки деревьев.
— Скоро, — промолвила она, — моя душа прильнет к этому лучу и, как по золотой лесенке, поднимется высоко-высоко, где добрый Бог, может быть, примет меня, потому что я много страдала и умерла молодой… Там я стану на колени перед Девой Марией и помолюсь за тебя, а когда наступит и твой последний час, я там, на небе, буду встречать тебя, прижимая к груди моего ребенка…