Одижо опустился на колени, прижался лбом к ее ногам.
— Прости, — услышала глухой голос. — Прости меня. Я идиот. Но ты должна мне верить: все, что я делал в эти последние дни, я делал для тебя.
Тереза, появившаяся из глубин гардеробной, едва не закричала, увидев прижавшуюся к стене госпожу, к ногам которой приник мужчина. Она не сразу сумела опознать в нем красавца-гостя. Замерла на пороге, довольно долго приходила в себя, силясь определить, что она должна теперь делать. Теребила край пеньюара, принесенный ею для своей госпожи.
Прочтя по губам Клементины неслышное: "Положи на кровать", — встрепенулась, обрадовалась даже. "Слава Богу!" — подумала. Оставила на краю постели кружевной пеньюар. Выскочила за дверь, довольно улыбаясь.
"Слава Богу! Хоть сегодня… хоть разочек госпожа будет счастлива! А то что ж это такое! Такая молодая, такая красивая! И такая одинокая!"
Не удержалась, отправилась сразу на кухню — делиться радостью.
Клементина же понимала в этот момент только одно: то, что говорил ей теперь этот человек, не должен был слышать больше никто. И видеть его таким: смущенным и усталым — тоже.
И только потом, когда он поднялся, все так же держа ее в своих объятиях, коснулся губами волос, лба, глаз, она поняла, что не может, не в состоянии оттолкнуть его.
Подумала: "Почему бы нет?"
С каким-то отчаянием вскинула руки ему на плечи. Она верила ему. Чувствовала, что то, что он говорил теперь — правда. А, главное, понимала, что сегодня, в эту ночь, ни за что не откажется от наслаждения, которое сулили ей его темные глаза.
Да и во имя чего должна была она отказаться от возможности хотя бы на несколько часов ощутить себя красивой, желанной, нужной?
И ради чего?
"Он уехал. Слава Богу!" — радостно билось сердце.
"Он уехал…" — сжималось оно в отчаянии.
— Что могу дать я тебе, кроме любви, сегодня? — еще вчера теплая рука нежно гладила ее по лицу. — Что могу тебе я оставить, кроме памяти о себе?
Он не засыпал даже тогда, когда уснула она, прижавшись к нему всем телом. Спала некрепко. Слышала сквозь сон его шепот, чувствовала прикосновения. Улыбалась.
Ей ничего не нужно было больше, кроме покоя — рядом с ним: неутомимым, уверенным, сильным. Она улыбалась устало, молча принимая его тихие ласки.
Она улыбалась и сейчас, вспоминая, как рухнула последняя, оказавшаяся такой хрупкой, стена, защищающая ее добродетель.
— Нет! — на мгновение устыдившись своего порыва, она оттолкнула его руки.
И он отступил.
— Неужели ты думаешь, что я избавил тебя сегодня от насилия, чтобы взамен предложить другое? — горько спросил, вдруг не решаясь обнять ее вновь.