— Нет, — он засмеялся неприятно. — Вы струсили. Прятаться — вошло у вас в привычку.
— С чего вы взяли? — возмутилась.
— Попробуйте убедить меня, что я неправ. А еще лучше — попытайтесь убедить себя.
— Почему вы разговариваете со мной в таком тоне?
— Потому что вам пора, наконец, вернуть себе себя — вернуть ту Клементину, которая сумела выжить в непроходимых дебрях Канады. В одиночестве. Без еды. С маленьким ребенком на руках. Где она, черт побери? Что сталось с вами тут, теперь, когда вокруг вас столько любящих, во всем поддерживающих вас, людей?
— Я не понимаю…
— Очень хорошо понимаете.
— Да с чего вы решили, что я прячусь?
— Вы не вышли вчера к ужину.
— Я дурно себя чувствовала.
— Понимаю. Более того, безмерно сочувствую. Ведь, судя по тому, насколько безразлично восприняли это ваши люди, они привыкли к отсутствию госпожи за столом. В последнее время вы чувствуете себя дурно регулярно, не правда ли?
— Что вам за дело?
— Вы уже задавали мне этот вопрос, графиня. Мне до всего этого, разумеется, нет никакого дела. Более того, вы вообще можете не обращать на мои слова внимания. Но я должен сообщить вам: мне кажется странным, что хозяева теперь в вашем доме — ваши слуги! Да с какой стати вы позволили этим двух упрямцам чувствовать себя в вашем замке так привольно?!
Выдохнул:
— Ладно. Когда вам рожать?
— Отчего бы вам не поинтересоваться заодно именем отца ребенка? — ехидно спросила.
— В этом нет никакой нужды, — ответил резко. — Это я уже знаю.
Клементина смотрела на него в изумлении. Молчала.
Он понял ее взгляд. Заговорил гораздо тише, ровнее. Спокойнее.
— Давайте договоримся. Вы больше не спрашиваете: "Что вам за дело?" — потому что ответ может быть только один: "Мне нет никакого дела…" Кроме этого, вы должны понимать, что у меня также нет никаких прав задавать вам вопросы. Но ответы мне нужны.
Она кивнула растерянно.
— Так когда? В феврале? В марте?
— В марте. В конце.
— Что написал вам Филипп? Обещал приехать? Когда?
— Ненадолго. Ближе к весне.
— И последнее… Не будете ли вы возражать, если я лишу вас на время общества ваших несравненных защитников?
Она хмыкнула, повела плечом. Он усмехнулся.
— Ну, в общем, я так и думал.
— Что значит — на время?
— Будет видно. Вы боитесь соскучиться?
— Я предпочла бы никогда их больше не видеть.
— Приложу все силы, дорогая сударыня, — отвесил Мориньер шутовской поклон.
* * * *
Легко ему говорить — "верните ту Клементину!"
А как ее вернуть? Та Клементина выжила потому, что верила: стоит ей возвратиться во Францию — и все образуется. У нее была цель, оставалось найти средство. К тому же, если уж быть справедливой, в том случае ее расчеты не имели никакого значения. Судьба ее сложилась, как складывается пасьянс — один раз из сотни. Сама по себе. Легко, как если бы других вариантов не было вовсе. А что теперь? Что есть у нее теперь, кроме маленького комочка внутри?