Клементина чувствовала, что разговор, который прервался с их возвращением в замок, для нее не закончен. И знала: с этих пор изо дня в день она будет думать об этом, пока не найдет убедительные доводы — для него, Мориньера, и для себя. Для себя — в первую очередь. Он прав.
Черт бы его побрал!
Старая обида вспыхнула в ее сердце с новой силой.
Она с отвращением взглянула на расхаживающего по библиотеке мужчину.
"Попытайтесь убедить себя!" Подумать только, каков наглец! Она ненавидела эту его ухмылку. Ненавидела его самоуверенность, его способность не испытывать сомнений, не оглядываться на окружающих. Ему плевать на то, что они чувствуют. Он говорит, что думает, и поступает, как считает нужным.
И обиднее всего, что, насмехаясь: "попытайтесь убедить себя!" — он тоже прав! Отвратительно прав. Она ведь, действительно, теперь будет бесконечно пытаться убедить себя, что не опустила руки, не сдалась, не стала слабее.
Или стала?
Она скользнула взглядом по застывшему в кресле Жаку Обрэ, потом снова вернулась к Мориньеру.
Тот говорил в этот момент двум утомленным бездельем молодым мужчинам:
— Вот этот пакет, господа… Его необходимо срочно доставить маршалу Тюренну. Господин Тюренн находится теперь в войсках, так что ехать придется на границу с Фландрией.
Выдержал паузу. Затем продолжил:
— Я безмерно благодарен судьбе и моему другу, графу де Грасьен, за то, что вы теперь находитесь здесь. И у меня есть возможность просить вас о помощи. Надеюсь, вы не откажетесь послужить Франции так, как только могут сделать это воины верные и смелые.
Мориньер завершил витиеватую свою фразу легким поклоном. Не поклоном даже — так… едва заметным движением корпуса в сторону собеседников. Клементина смотрела на него и не узнавала. Он говорил слишком много и пылко. Не узнавала она, впрочем, и Лароша с Бриссаком. Те, с чьих лиц в последнее время не сходило выражение презрительного недовольства и уныния, вдруг преобразились, просветлели, приобрели вид бравый. В самом деле, почувствовали себя незаменимыми?
Клементина наблюдала с удивлением, как быстро они переменились. Повеселели, подобрались. Стали снова, как это было в самом начале их знакомства, похожи друг на друга, как два солдатика из одной коробки с игрушками.
Едва она подумала об этом, как оба молодых воина проговорили в унисон, вытянувшись в струнку:
— Вы можете на нас положиться, сударь.
Мориньер улыбнулся. Или ей показалось? Во всяком случае, в лице его образовалась легкость — как бывает, когда главный вопрос решен и осталось уточнить мелочи, не имеющие, в сущности, особого значения.