Расположиться на ночлег удалось с трудом: чудом досталась койка в общежитии ярославской делегации, и Яшка приходил сюда только переночевать — все остальное время гонялся с ребятами по Москве, попал в облаву на Сухаревке и долго объяснял в милиции, что он никакой не карманник и не фармазон. Его отпустили, предупредив, чтоб больше он на Сухаревке не появлялся: «Там у стоячего подметки оторвут — не услышишь».
Когда он вернулся в общежитие, там все гудело: Курбатов не сразу понял, о чем спорят ребята. Здоровенный парень с перевязанной рукой басил:
— Да ясно, о чем будет говорить.
— Он что, советовался с тобой? — ехидно спрашивал один из ярославцев, а известно, что ярославцы — народ бойкий.
Парень, не смущаясь от хохота товарищей, назидательно выставлял вперед палец здоровой руки, словно целясь в ярославца из пистолета.
— Неграмотный ты. Ну, подумай сам — о чем он может говорить. И вы еще тут ржете. Ясно ведь: Врангель не разбит — это раз. Мировая революция еще не состоялась — два. Чего еще-то?
— Это верно… И о дискуссии в комсомоле.
— Ну да, будет он этим еще делом заниматься.
— А что? Мы, брат, мировые проблемы сейчас решаем. Мы…
Курбатов осторожно подтолкнул своего соседа по койке.
— Чего распетушились-то?
Тот поглядел на Якова отсутствующим взглядом. Глаза у него были какие-то шальные, светящиеся, будто и впрямь только что решал одну из мировых проблем. Курбатову пришлось повторить — «Чего спорите?» — и сосед, поняв наконец, ответил, сразу же отворачиваясь к спорящим:
— Ленин завтра будет выступать.
У Курбатова сладко замерло сердце. Где-то в глубине души он и раньше надеялся, что увидит Ленина, но уверенности в этом не было. Сейчас, прислушиваясь к разговорам, Яшка пытался представить себе, какой будет эта встреча. Думал об этом не он один, и вздрогнул, когда сосед спросил, не обращаясь ни к кому:
— А какой он — Ленин?
Все сразу замолчали. Откуда им, ярославским, вологодским и костромским паренькам, было знать Ленина? Поэтому кто-то неуверенно ответил:
— Большой, надо полагать. Здоровый, вроде Кваснухина…
Кваснухин — парень с рукой на перевязи — прогудел:
— И голос у него, наверно, такой… — он сжал крепкий, тяжелый кулак и потряс им у горла: по-видимому, это означало бас.
Впрочем, в ту пору о Ленине так думали все, никогда не видевшие его; просто не верилось, что внешне самый обыкновенный человек может делать то, что сделал и делает Ленин.
— Верно, — отозвались с дальних коек, — на то он и Ленин.
Час спустя, лежа с открытыми глазами, Курбатов не мог заснуть. То, что он, семнадцатилетний слесарь, послан в Москву и через несколько часов — если верить ребятам — увидит Ленина, наполняло его каким-то новым чувством.