Г-н де Валанглен провел уже порядочно времени в этих одиноких развлечениях. Однажды, когда он вернулся с такой прогулки, ему сообщили, что г-н д'Эгизи приезжал посетить его. На песке двора еще можно было заметить следы от колес его кареты. Г-н де Валанглен был весьма удивлен этим посещением, вспоминал о нем день или два, а затем перестал думать и продолжал свои верховые прогулки. Они были не совсем обыкновенны, ибо он возвращался из них с покрасневшими шпорами. Он искалечил при этом несколько лошадей; он требовал от них всего, что только возможно. Он пускал их в бешеный галоп, и они несли его наудачу через поля, если только он не заставлял их перескакивать самые высокие изгороди и самые глубокие рвы, как будто ему хотелось поочередно то достигнуть, то избежать чего-то такого, с чем он не мог ни соединиться, ни разделиться и что дразнило вызовом его икры и дыхание его коня. Иногда он даже пускался вскачь наудалую, закрыв глаза, словно для того, чтобы увеличить наслаждение опасностью, которой себя подвергал. И вот однажды, отдавшись вслепую продолжительному галопу, он, совершенно не ожидая этого, очутился во дворе замка Жиске, в двух шагах от г-на д'Эгизи, который вежливо приветствовал его и, приняв это невольное прибытие за ответный визит, предложил ему зайти в дом, чтобы передохнуть минутку. Г-н де Валанглен принял предложение и соскочил со своего выбившегося из сил коня.
Без сомнения, г-ну д'Эгизи дался в руки один из тех случаев, когда самый одинокий и хмурый человек испытывает потребность в общении с другими. Г-н Де Валанглен последовал за ним в низкий зал, где пылал камин. Г-н д'Эгизи, очень похожий всем своим видом на персонаж комедии, стал звать по именам воображаемых лакеев. Их всех заменял ему единственный слуга, и не раз маленькому человечку приходилось самому мыть колеса или чистить скребницей лошадей, впрягаемых в карету, которою он так тщеславился. В этот день слуги не было дома. Г-н д'Эгизи прекрасно знал, что он отправился покупать овес: поэтому, несколько раз позвав его во все горло, он сам пошел и вынул из буфета блюдо, графин и два стакана. Он наполнил их розоватым вином, прищелкнул языком и, после краткого молчания, вдруг обратился к г-ну де Валанглену, сушившему у камина свои сапоги:
— Клянусь честью, сударь, я счастлив видеть вас, потому что я обязан вам благодарностью и давно хотел вам ее выразить. Я слишком в долгу перед вами в одном деле, о котором вы знаете, чтобы допустить со своей стороны неблагодарность. В то время, как вся клика из Куржё с готовностью соглашалась с тем, что я в состоянии был совершить преступление, которое вменяла мне выдумка глупой толпы, вы один защитили меня от этих проклятых языков и один усомнились в том, что я способен убить человека иначе, нежели в законном поединке, по всем правилам чести, как дворянин, который мстит за себя, а не поступает подобно мужлану, убивающему из-за угла без вызова и секундантов. Такие вещи, сударь, не забываются и сами заставляют забыть многое, ибо, — добавил он, ободренный молчанием г-на де Валанглена, — у меня имелось достаточно оснований вас ненавидеть, и я ненавидел вас, как ненавидят человека, являющегося причиной невознаградимого ущерба и безграничного оскорбления.