Не думала она, что его не будет так долго.
Алиса посмотрела на сверток, аккуратно завернутый в папиросную бумагу. Она решила занести это красивое кисейное платье с кружевами заказчице по дороге из Вензбери… А еще она собиралась сходить на могилу к Дэвиду, попрощаться. Алиса осознавала, что это будет самое трудное, ведь ей придется оставить мальчика в городе, где его никто не знал и где он никому не был дорог. Что ж, она будет хранить любовь к нему в своем сердце, и он останется с ней навсегда. Она будет любить этого несчастного слепого мальчика, как и прежде…
В ту ночь она не выпускала Дэвида из рук. Крепко прижимала ребенка к себе, пока еще слышалось слабое дыхание, и даже потом, когда от прикосновения смерти его лицо, маленькие ручки и ножки стали холодными и белыми, как мрамор. Она не хотела отпускать его, ей казалось, что, если она будет продолжать легонько покачивать его, напевая тихую нежную песню, жизнь вернется в маленькое застывшее тельце. И только когда Иосиф предложил взять мальчика, она выпустила его из рук.
Как ей удалось пережить эту смерть? Как она смогла выдержать боль, которая разрывала ее душу на части? И все же она выдержала.
Иосиф старался помогать ей, но, как бы ему ни хотелось, сам он не мог оформить смерть ребенка официально. Вспоминая об этом сейчас, Алиса вновь увидела перед собой искривившееся от отвращения лицо регистратора, когда она сказала, что отец ребенка неизвестен. А когда она добавила, что этот ребенок приходился ей племянником, а не сыном, на губах чиновника появилась саркастическая улыбка. Делая гусиным пером необходимые записи в свидетельстве о смерти, регистратор лишь насмешливо хмыкал, раздувая тонкие ноздри. Потом он бросил на стол перед ней бумагу и жадно сгреб деньги.
Так были потрачены еще два шиллинга и шесть пенсов из тех денег, которые удалось выручить от продажи нехитрого материнского скарба: мебели, посуды, постельного белья.
«У меня полным-полно такого добра. Уже и складывать некуда… — вспомнились ей слова приемщика в магазине подержанных вещей. — Сейчас многие избавляются от мебели и всякой дребедени. Да только где я найду покупателей на все это? Так что могу дать пятьдесят шиллингов и ни таннером[1] больше… Согласны — берите деньги, несогласны — забирайте обратно свое барахло».
Два фунта десять шиллингов! Алиса посмотрела на пакет в папиросной бумаге. Ткань и кружева, которые лежат в нем, стоят больше. Но именно во столько оценили все то, что было нажито ее родителями… во столько оценили их жизнь!