– За что злиться? – испуганно спросила Даф.
– Час назад я была на приеме у Фроила. Сообщила ему, что поюсь за тебя и что Пуслаеву нужен новый хранитель! – жизнерадостно продолжала Эльза Керкинитида Флора Цахес.
Даф смотрела на паркет под ногами. Ей важно было, чтобы он перестал вращаться. Глупо будет вот так вот взять и упасть.
– И что он сказал? – спросила она как будто без всякого выражения.
– К софелению, ничего! Сообщил, что пришлет свой фриказ сам! – отрезала Шмыгалка. – Но уферена: он фнял моим тофотам! Он кфайне фнимательно слушал! Я же была, как фсегда, упетительна!..
Рядом возник златокрылый. Он вложил в руку Шмыгалке конверт и мгновенно исчез. Это был профессиональный курьер – не чета «Корфелию», который неделю промариновал бы его в своей сумке, а затем устроил бы из его вручения целое лазерное шоу.
– Ну фот и фриказ Фроила! Тебя отзывают! Я же кофорила! – сказала Эльза Керкинитида. – Сопирайся, тарогой мой фюпсик! Не пудем тянуть Тепресняка за фост!
Даф повернулась и, ничего не видя, все шла, шла, шла, пока не уткнулась в стену. У нее было ощущение человека, которому должны выстрелить в затылок.
* * *
Мефодий считал дни, когда Дафна к нему вернется. Хуже всего, что он не знал, сколько нужно ждать, поэтому дни нельзя было отнимать, а можно было только складывать. И Меф складывал. Как дикий человек, делал ножом зарубки в ванной на двери и удостоился от дяди Хаврона титула «ужаленного пчелой в мозг».
Мефу это было безразлично. Он действительно ощущал себя «ужаленным в мозг». Он все ходил, не находя себе места, натыкался на стены, не понимал содержания книг, которые читал. Мог трижды прочитать страницу прежде, чем до него вообще доходило – что перед ним: учебник или художка.
На работу он вышел раньше, чем закончился отпуск, и этим так поразил всех, что Митина три дня пыхтела, не зная, какую гадость ему сказать. Меф смотрел на Митину и любил ее. Просто любил, абстрактно. Ему казалось, что вот, какой она хороший человек. Ругает его, цепляется, две докладных написала на тему «съедания просроченного йогурта, направленного по накладной для уничтожения», а все равно хороший. Да и вообще плохих людей нет. Когда у человека все внезапно становятся плохими, а он один хороший, это верный признак того, что в детстве надо было меньше вертеться в коляске и вообще не нюхать столярный клей.
Как-то после ранней смены Меф съездил в универ, чтобы уяснить окончательно, светит ли ему что-нибудь, кроме солнышка.
В приемной комиссии замотанная седая дама вначале потребовала у него, чтобы он вышел в коридор и не вычерпывал легкими воздух, которого и так нет, а потом внезапно вспомнила, что ей нужно срочно перенести стол с одного этажа на другой, на кафедру. Других достойных кандидатов на переноску мебели не отыскалось. Пока Меф, потея, волок в одиночку тяжеленный стол со встроенной тумбой, заставляя его «шагать» по ступенькам, дама прониклась к нему симпатией.