— Я уже два месяца собирал информацию о семье Иванова. Там много интересного. Молодая жена, в прошлом нищая лимитчица, бесталанный и трусоватый старший сын. Впрочем, вполне преданный своему отцу. Младший сын. С ним у Иванова очень непростые отношения…
— Ты думаешь, можно как-то повлиять на них? — Черноволосый опускает глаза, вперив теперь свой взор в кончик раскаленной сигареты.
Блондин немного теряется и начинает торопливо объяснять:
— Это значительно проще, чем влиять на него самого. Ведь их проблемы — это и его проблемы. Если молодая жена заведет любовника, сын растратит деньги, а невестка разругается с детьми, Иванову некогда будет думать об «Олимпии».
— Ты так думаешь?
— Я так знаю. Я проверял. Великий Иванов провалил сдачу проекта комиссии всего два раза в жизни. Первый раз, когда умерла его бывшая жена, и второй раз, когда у него были серьезные проблемы с младшим сыном…
— И на старуху бывает проруха… — Черноволосый улыбается, чувствуя, что у него под ногами появилась почва…
— Да, — его собеседник тоже перекашивает половину рта, изображая радость, — железобетонный Иванов слишком любит своих близких…
— Так с кого же мы начнем? — спрашивает первый.
— Со всех, — отвечает второй. — У нас слишком мало времени.
Помещение кафедры небольшое, но высокий потолок и устремленные вверх бесконечные книжные полки из старого потемневшего дуба заставляют чувствовать себя здесь неуютно. В этом помещении никогда не работал дизайнер, но даже если бы кому-то пришло в голову специально создать атмосферу храма науки, лучшего интерьера придумать было бы невозможно. Среди безумного количества старинных томов и разнокалиберной мебели, оставшейся здесь с самых разных времен, человек сразу чувствует себя одновременно бесконечно далеким от истинного знания и в то же время причастным к чему-то особенному и высокому.
На неудобном жестком стуле возле большого, явно сохранившегося еще с довоенных (если не с дореволюционных) времен стола сидит высокий симпатичный молодой человек. На его лице внимание и сосредоточенность. Георгий Иванов, младший сын Александра Николаевича Иванова, внимательно слушает своего научного руководителя.
— Прекрасная работа, Георгий! Надеюсь, уже к осени вы защититесь… — Семен Михайлович Гордеенко, специалист старой закваски и добрейшей души человек, похлопал по толстой кипе бумаг, лежавшей перед ним на столе и представлявшей собой третий вариант Гошиной диссертации.
— Спасибо, Семен Михайлович. От вас это приятно слышать… — Гоша благодарно улыбнулся седому профессору. Улыбка у него была изумительная — широкая, искренняя…