Зазывала указал на женщину, прижимающуюся к стене. Та, растянув в омерзительной улыбке густо накрашенный рот, откинула полу плаща, продемонстрировав укрытую под ней девочку лет шести. Лицо той было столь же густо размалевано, а глаза потухшие, будто у древней старухи.
— Видели?! — продолжал надрываться зазывала. — От младенцев до тех, кто одной ногой в могиле стоит, причем любого пола! У нас есть все, даже то, о чем вы мечтать не смеете! Это Альлаба, здесь нет запретов, а я ваш верный слуга во всем, что касается любых удовольствий! Здесь можно абсолютно все! Запретов никаких! Да сами посмотрите — нет ничего недоступного!
Но я видел лишь одно. Вот Штучка с тихим, на грани слышимости, звоном выбрасывает серебряный чуть изогнутый клинок, по остроте превосходящий самую качественную бритву. Вот лезвие устремляется вперед, вскользь прикасается к шее, отступает с ленивой грацией, будто кошка отворачивающаяся от опустошенной миски. Она сделала свое дело, вылизав сметану до последней капли, теперь остается с гордостью удалиться. А на коже остается тончайшая линия разреза. Вот эта линия набухает, превращаясь в темную полосу, и наконец извергает поток багровой жидкости. Скороговорка зазывалы захлебывается в крови, переходя в предсмертный хрип. Он, пошатнувшись, отходит на шаг, ноги становятся непослушными, заваливается на колени, а Штучка, метнувшись в лицо мрази, в коротком выпаде с хрустом сокрушает частокол грязных зубов, проворачивается во рту, превращая поганый язык в комок рубленого фарша.
Что-то такое, видимо, отразилось в моих глазах, потому что зазывала как-то подозрительно быстро сник и даже не попытался приставать к воинам позади. Чудом выжил, скотина. Мне стоило немалых усилий сдержаться, не превратив видение в реальность. Нам очень нужно попасть в гавань без лишних проблем, а это вряд ли получится, начни мы рубить всех встречных.
Ничего, в гавани посмотрим. Я ни за что себя не прощу, если уйду из этого нечищеного сортира, не хлопнув дверью. Да и люди меня не поймут. Они хотели добычи или хотя бы подвигов, и, глядя на все происходящее, многие рукояти оружия поглаживают.
Я им, блин, такой подвиг устрою, что будут гордиться собой до последней секунды жизни.
Гавань была отрезана от суши каменной стеной, единственные ворота оказались закрытыми. Из-за спины доносились отголоски пьяного смеха, шум перебранок, разудалых песен, женский визг, но здесь было темно и тихо, признаков жизни не наблюдалось.
Что делать? Сооружать импровизированный таран или послать отряд лазутчиков, чтобы перебрались на другую сторону?