Он уже смирился к тому времени, как встретил Жанну. Только иногда вечерами подолгу простаивал у своего окна, наблюдая за тем, что делается на улице Сент-Аполлин. Он не намеренно поселился именно здесь, квартиру эту он нашел случайно. Тогда он еще не знал. Во всяком случае, не был уверен.
Это была первая парижская гостиница подобного типа, куда однажды вечером он вошел с женщиной-блондинкой в розовом платье — и откуда четверть часа спустя вышел с опущенной головой, давая себе клятву никогда больше не возобновлять попыток.
Каждый вечер в доме напротив в окнах зажигался свет. В левом окне второго этажа занавески задвигались неплотно, и была видна постель.
Это окно Жанна заметила, должно быть, позднее, уже два или три месяца спустя после того, как они поженились. Она вообще редко смотрела в ту сторону, и потом, чтобы догадаться, нужно ведь было еще, чтобы комната в это время была занята. Она повернулась тогда к нему, словно внезапно пораженная догадкой, словно наконец нашла ключ к тайне, которая не давала ей покоя.
Разве в тот первый их вечер не заподозрила она что-то в этом роде?
Теперь ей все становилось понятнее. Он перестал быть для нее незнакомцем, подобравшим ее на улице. Она знала его лучше, чем кто-либо на свете.
Между ними возникла тогда минута неловкости. Если бы он мог разуверить ее, убедить, что она ошиблась, что не было этого и что никогда не стоял он долгими вечерами у этого окна, ожидая, чтобы осветилась комната в доме напротив.
Все это было, конечно, раньше, до Жанны, он ведь все еще продолжал надеяться. И часто дело кончалось тем, что он устремлялся вниз, на улицу. Ему известны были и другие полутемные улицы в других кварталах, с точно такими же гостиницами и женщинами, которые также стучали каблучками по тротуару.
И он тоже заглядывал им в лицо, как это делали другие, те, за кем он наблюдал из своего окна. Ему неважно было, красивы ли они, какая у них фигура. Он вглядывался в их глаза, рот, выражение лица. Он научился распознавать с первого взгляда, кто станет насмехаться над ним, кто будет бранить его, кто проявит нетерпение, а кто парализует его своей материнской жалостью.
Неужели Жанна поняла все это? Неужто возможно, что кто-либо способен понять это, кроме него самого?
Еще прежде, до того как он стал вдовцом, у него было смутное ощущение, что в их квартале к нему относятся как к человеку, не похожему на остальных, и часто думал — не догадываются ли они? Он чувствовал с их стороны какое-то недоброжелательное любопытство, эти люди словно старались понять, что же у него неладно.