— Какого! — рявкнул я и тут же пожалел об этом: голова, словно колокол, гоняла от уха к уху затихающее «кого…ого…. го…». Я попытался открыть глаза, но ничего из этого, скажу вам, наисложнейшего мероприятия, не вышло. (Если кто‑то из вас попадал в жизни в неприятную ситуацию, то он поймет, как трудно разлепить склеившиеся от крови веки). Все‑таки был один большой плюс: руки–ноги шевелятся. Левое ухо не слышит и заложено. В правом гудит… Во рту какой‑то песок… Так что, если найти в теле еще немного материалов, можно начинать строиться…
Что‑то тяжелое, но податливое придавило меня сверху и мешало освободиться.
«Я ЧЕРЕПАШКА», – абсурднее мысли в этот момент просто не могло прийти в голову… – «К черту панцирь!»
Не буду рассказывать, как, матерясь и чертыхаясь, я пытался вылезти из‑под куска гипсокартона, ранее висевшего на потолке, отряхнуться от пыли… Если коротко – картина была довольно жуткой.
Белый, весь в мусоре и бетоне, злой как демон, в руке – обрывок мешка, волосы и лицо в крови… Я отполз и сел на бордюр рядом с мостом через проспект. Голова жутко гудела и кружилась, желто–зеленые пятна прыгали перед глазами и мешали сфокусироваться, к горлу волнами набегала тошнота.
«Где же эти, мать их, «менты» с пожарными… Ну или хотя бы хоть кто‑то, кто мог бы сказать, что тут произошло. В этот раз я был бы рад любому человеку. Понятно только одно – это ТЕРРАКТ!.. «Папа» как раз вчера распинался по телику, что он – самый главный в этой стране гарант безопасности!» (Еще одна мысль, поражающая своей новизной: «Папа» у нас гарант… И пули льет прекрасно…Вот налил… Вернее отлил… Бывает же у человека особенность, например, что ни скажет – все сразу же начинает происходить… Талантище…).
Я все сидел и сидел. Бетонно–кирпичная пыль никак не хотела рассеиваться. Солнце не появлялось. Никто не появлялся. Время и вовсе остановилось. Мало этого, так к противной серой пыли в глазах, хрустящей гадости на зубах и гадкому звону в ушах добавился еще и до боли противный запах. Пахло то ли горящей резиной, то ли тухлой жареной рыбой, приправленной перцем, ко всему примешивалось еще что‑то такое, до жути знакомое, но что никак невозможно было вспомнить. Занятная такая смесь запахов. Не один конкретный запах рыбы, тухлятины, горелой резины или дурманящих пряностей, а именно смесь. Не кремировали же вымоченную старым испорченным маринадом рыбу в резине. На самом же деле! Или…
К дому подходить не стоило. Во–первых, его не видно и оценить состояние строения я не могу. Во–вторых, криков, вроде, не слышно, а значит, помогать особо некому. Я, конечно, понимаю, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», или что‑то в этом роде, но кто бы сначала помог мне самому? Пойду‑ка поближе к проспекту – там хоть машины останавливаются, может, подкинет кто к больнице (благо, до нее всего два квартала, а там травмопункт). Скольких усилий стоило подняться на гудящие одеревеневшие ноги, точно не скажу, но, кажется, передышка на бортике сделала свое дело и я, кряхтя, перевалившись на колени и руки, с трудом встал.