Нет. Лучины не панацея. В наших условиях, с нашими потребностями мы не остановились на них.
Огонь, рассылая во все стороны причудливые играющие тени, давно потрескивал березовыми дровами в камине. На столе, фыркая и пуская красивые струйки дыма, бросаясь быстро тухнущими искорками от горевших в нем дощечек, стоял старинный, найденный Михаилом в каком‑то полуразрушенном сарае, средних размеров самовар. Большая кружка с липовым чаем грела мне руки, а кресло–качалка, коих в каждом дачном доме было в достатке, погружала в легкую дрему.
Кот негромко урчал на коленях у Татьяны, не прерываясь даже тогда, когда привставал и переворачивался. Маленькая, хрупкая девчонка, околдованная красотой огня, погрузилась далеко в свои мысли и автоматически покачивалась на кресле. Крохотная слезинка тихо скользила по ее осыпанной веснушками, словно выточенной мастером–ювелиром из самого прекрасного материала, щеке.
Михаил тихо дремал, поплотнее укутавшись в старый толстый дырявый плед, натянув на голову шлем, напоминая собой уставшего раненого танкиста, прикорнувшего после тяжелого изнурительного боя.
Постепенно я начал таять и превращаться в некую текучую субстанцию. Состояние было новым и интересным. На мгновение мне показалось, что я понял смысл жизни, дотронулся до яркого света, но ощущения, к моему великому сожалению, быстро закончились. Я тихо пропел вспомнившиеся строки:
Их следы – это полные чаши.
Мои лоси уходят в чащу.
Вслед за ними бреду больной,
Оставляя войну за спиной…
— Откуда это? – Михаил лениво приоткрыл один глаз.
— Из какого‑то давно забытого рассказа в старинном журнале «Покровский соловей».
— А еще есть?
— Есть. Мое любимое:
Осиновые пули – осы.
Не ведают ни лжи не страха.
Осиновой пулей острой
Прах возвращается праху…
— Да ну тебя, – Михаил поежился. – И так на душе неспокойно. Не накликать бы.
— Сам просил. Тихо как‑то. Ни одной собаки, – я печально улыбнулся. И механически повторил за Михаилом:
— Не накликать бы.
Я бреду по серой улице незнакомого города–призрака. Черные провалы пустых окон смотрят на меня из давно покинутых, серого цвета, бетонных скелетов зданий. Корявые изуродованные стволы мертвых исполинских деревьев уткнулись в свинцовое небо, из которого вот–вот должен пойти ливень. Под ногами – куски бетона, осколки стекла, кирпичная пыль. Холодный, пронизывающий до костей, ветер гоняет куски пластика и целлофана, запускает волны пыли. У меня на лице платок. Он немного спасает от песка. Ощущение опасности не покидает меня. Хочется бежать. Ощущение усиливается с каждым мгновением. Я не бегу. Мои глаза ищут источник ощущений. Моя рука сильнее сжимает рукоять ножа. В горле пересохло, но пить не хочется. Тело напряжено до предела. Зубы стиснуты. Вдалеке слышен легкий переливистый звон детских колокольчиков.