— Понимаешь, молока у меня нет, ну просто ни капельки, такая беда, — объяснила она мне шепотом. Потом разогрела маленькую смешную бутылочку с яркой соской в специальном устройстве и взяла младенца на руки.
Мне очень хотелось тоже поучаствовать в этом процессе, и я робко попросила позволения покормить ребенка. Симка великодушно разрешила, ей нравилось быть как бы начальницей надо мной, велела мне вымыть руки и показала, как держать младенца, чтобы головка лежала удобно.
— Шейка у него еще слабенькая, только через пару месяцев окрепнет, — пояснила она снисходительным тоном.
Я слушала ее пояснения и смотрела ей в рот. Ребенок был таким малюсеньким, а ротик у него словно и не ротик вовсе, а бутон цветка, но он так решительно схватил соску и так громко зачмокал, что удивил и умилил меня. Я рассмеялась:
— Надо же какой забавный, я и не знала.
— Забавный, только эта забава на всю жизнь, — как-то глухо сказала Симка, глядя в сторону. — Ты с этим делом не торопись.
Бутылочка заскользила у меня в руке, но я удержала ее.
— Опоздала ты, Симка, с предупреждением своим, скоро и я рожу.
— Как же это? Ничего же не видно у тебя.
— Видно не видно, а в конце ноября мне родить уже.
— Ф-фу, напугала, это еще не так скоро. Слушай, подруга, а что ты тогда с Тимохой разошлась, если с пузом?
— Так уж вышло, Сим, — тихо ответила я и неожиданно горько разревелась.
Симка утешать не стала, поглядела на меня, посопела тяжело, да и сама заревела.
— Ты-то чего ревешь?
— А ты что?
— Мне-то есть с чего, одна ведь ребенка буду растить, без мужа.
— А я нет? Тоже одна. Ленька мой сама знаешь где, когда-то еще вернется.
И мы ревели с ней долго и сладко, сопя и сморкаясь, никто нам не мешал, а наевшийся ребенок безмятежно спал, сначала хмурил белесые, рыжеватые бровки, потом личико его разгладилось и появилась улыбка.
— Симка, глянь, он улыбается!
— Рано ему еще, говорили, в три месяца только. И вправду улыбается! Ну надо же, сокровище ты мое! — Слезы, только что сыпавшиеся по ее круглым щекам, еще не просохли, а она уже вовсю смеялась, счастливая успехами своего крохотного сына.
Обратной дорогой я размышляла: Симка, конечно, права, что ребенок — это забота на всю жизнь, и вовсе не права, что это обуза. Вот будет у меня ребенок, и я буду так же радоваться его успехам. Но странная, черная тоска, заползшая мне в сердце еще в доме у Симки, не отпускала, продолжала грызть, словно я что-то забыла или потеряла. Возле дома я столкнулась с Федосьей, погруженной в свои, но тоже совсем не радостные мысли. На мой вопрос, откуда это она, Федосья показала рукой: