— Что — это? — весьма глупо переспросила я.
— Ты это, дурочку-то из себя не строй, — принахмурилась девица, — уж теперь ничего не скроешь. За палату мужик твой платил? Платил. А она не дешевая, палата эта. А врачам и сеструхам в карманы сколько насовал? Думаешь, никто не знает? То-то. Только зря он совал им, ничего делать не будут, ни без денег, ни за деньги, уж так заведено здесь. Даже и не мечтай!
— Разве эта палата за деньги?
У девицы стало такое насмешливое выражение лица, что я поспешила оправдаться:
— Я же без сознания была, не знаю, кому он там и за что платил. А ты местная?
— Не-а, не местная. С Орловской области я, слыхала, наверное? Вовка мой служил там у нас в части, цельный год болтался. Вот на танцах меня и заприметил, и ну за мной ухлестывать! У меня ухажер-то был, я ведь девка видная, но он враз отбил, налетел как коршун и отбил. — И она поправила локон, сползающий на лоб, бессознательно-кокетливым жестом женщины, знающей себе цену. — Уж как он добивался меня, как обхаживал, ровно голубь вокруг голубки кружил, да не на таковскую напал! После свадьбы, говорю, хоть ложкой хлебай, а до того ни-ни. — Она мечтательно вздохнула, припомнив, видно, те золотые свои денечки. От глубокого вздоха грудь ее всколыхнулась.
Ох и молока у нее, наверное! — позавидовала я невольно.
— У тебя кто, девочка или мальчик?
— Пацан у меня, пацан! — с большой гордостью ответила гостья. — Уж Вовка мой до того рад, прям не знает, что и делать, аж прыгает. Уж больно он боялся, что девка родится, аж зубами скрипел, во как боялся!
— А чем же девочка плоха? У меня, например, дочка, и я очень рада.
— Ой, разве ж в этом дело? — отмахнулась она. — Мне по фигу, парень или девка, возиться все одно. У двух Вовкиных старших братьев по пацану народилось, уж до того они этим гордые, ровно индюки ходят, вот он и боялся, что засмеют его, коли у нас вдруг девка будет. — Она улыбалась, сидя на краешке моей постели и оглаживая свои белые широкие колени. Потом вспомнила что-то и посмурнела. — А вот палату он мне отдельную не откупил, хоть и рад до смерти, а не откупил, — затосковала моя собеседница.
— Зря убиваешься, если чувствуешь себя хорошо, то на что тебе эта палата? Один расход, и ничего больше, а деньги он и так потратил, Вовка твой. Приданое младенцу, да коляска, да кроватка, — попробовала я ее немного утешить, но не получилось.
— Да прямо, держи карман шире! Для ребенка все старое пойдет, с племянников, небось ни единой копейки не потратил, тот еще жадюга. А уж на меня ни в жизнь не раскошелится, даже если горы золотые где надыбает, во какой! — невесело ухмыльнулась моя собеседница. Потом глаза ее заблестели подозрительной влагой, и она добавила почти шепотом, припомнив самую большую свою обиду: — Жратву домашнюю мне носит, а уж чтоб конфетинку какую купить, ни-ни. И цветиков не принес, а я так хотела, чтоб непременно цветики были, как у всех. Вон у тебя какие веники стоят, всю больницу подмести можно, а у меня ни одного.