— Подруга, но не могу я пойти, как ты не понимаешь? Какие мне праздники праздновать, когда я только мамку похоронила?
— Ничё себе только, когда давно уже! — завопила Симка, однако, заметив в окошке бабкину голову, понизила тон. — Как хочешь, но чтоб была! Знать никаких твоих настроений не хочу!
Я вздохнула, уперлась она помолвку праздновать, насмотрелась в сериалах!
— Бабуль, меня Симка на помолвку зовет, не придешь, говорит, обижусь, — выпалила я новости, зайдя в дом.
— Куда она тебя зовет? — изумилась бабка.
— На помолвку, ну, сватовство, обручение по-нашему, или как там, сговор, что ли?
Бабулька помолчала, подумала, потом вымолвила:
— Иди, если зовет.
— Бабуль, я же в трауре, какой мне праздник?
— В этом трауре, детка, ты всю жизнь будешь. Вот только подарить тебе ей нечего, — запечалилась она.
— Вот еще! — фыркнула я. — Какие подарки? Главный подарок для нее — это Леня! Так он теперь всегда при ней будет.
— А какой он из себя-то? Я и не видала его, — заметно оживилась бабка.
Я усмехнулась:
— Вроде ничего, симпатичный, здоровенный такой, и к Симке хорошо относится, задарил всю.
— По первости они все подарки подносят, — рассудила бабка. — Пусть живут да милуются на здоровье.
Я так сильно волновалась, что мне вдруг смешно сделалось: разве это моя помолвка? Принаряженная Татьяна Сергеевна стала пристраивать меня возле Валеры, который от меня демонстративно отвернулся. В этот момент ко мне подлетела Симка, одетая в новое голубое платье из кашемира. На груди у нее полыхала брошь, подаренная женихом. Не говоря ни слова, она сдернула меня со стула и потащила на место рядом с собой, невзирая на неодобрительные возгласы матери.
— Рядом со мной будешь, ты ж подруга моя самая близкая.
Справа моим соседом оказался какой-то незнакомый мне, сильно чернявый парень. Густая шапка волос закрывала ему весь лоб, а под широкими, сросшимися бровями глаза посверкивали как два уголька.
Уж не цыган ли? — удивилась я. Да вроде бы не было ни у Симки, ни у ее родителей знакомых цыган. Парень был интересным, но мне он не понравился. Раздражал его цепкий, так и шныряющий по мне взгляд. Парень настаивал, чтобы я выпила водки. Прицепился ко мне не на шутку. А когда поднес к самым моим губам стакан, собираясь насильно влить в меня эту гадость, я изо всех сил вцепилась ногтями в его руку, жалея, что не отрастила их подлиннее. Он резко дернулся, расплескав свою драгоценную жидкость.
— Ты что, совсем чокнутая?
— Еще какая! Если не отстанешь, я тебя так укушу, что на всю жизнь отметина останется.
Больше он ко мне ни с водкой, ни еще с чем-либо не приставал, только косился иногда угрюмо.