Я заранее настраивала себя против новогоднего гулянья, а зря. Еще до полуночи к нам с бабулькой неожиданно пришли Федосья с Тимохой. Конечно, я знала, что его уже выписали из больницы и что чувствует он себя хорошо, но, увидев его на пороге, чуть язык от удивления не прикусила. А уж Федосья-то одета была как картинка. Я даже не удержалась, пощупала край ее платья, когда за столом сидели. На бархат не похоже, но тоже пушистенькое такое. И все же, несмотря на праздник, веселья у нас за столом не было, все сидели притихшие. Прилетела я к елке в половине первого, дорогой думала, что первой буду. Какое там! Народу уже тьма пришла! Людка Зайчиха уже всеми командует, только ее не слушают, а как она свои стихи читать принялась, ей и вовсе посоветовали заткнуться. Глянула я на ее разобиженное лицо, и мне ее жалко стало. Что ж, думаю, для всех веселье, а для нее одни огорчения? Ну я и рявкнула, что бог силы дал. Немножко угомонились, попритихли, как раз тишины хватило, чтоб мне заученный стих зачитать да Людке два своих. Пока мы с ней старались народ просветить, пришедшие пили и закусывали тем, что из дому прихватили, потом загомонили, зашумели, смеяться стали и ногами притоптывать. Я посоветовала Людке погодить пока с викториной, лучше танцы устроить, люди на месте не стоят. Она согласилась, покладистая что-то стала. Танцы получились очень смешные, сразу и под магнитофон, и под гармошку, причем музыка звучала разная, но это никого не смущало, отплясывали кто как умел. Я не танцую с тех пор, как отчим сломал мне ногу, но этой ночью все же прошла круг вальса, который вдруг очень громко и чисто выдал на гармони Колька Зареченский. Я бы не стала, но меня пригласил Тимоха, неожиданно появившийся возле меня. Танцевал он, оказывается, очень хорошо, в его руках я летала как пушинка.
— Ишь ты, глянь, как танцует! — В расстегнутой на груди шубейке, в сползшем с головы платке, Наташка Зареченская пьяно улыбалась. А под глазом у нее зрел и наливался синячище. Не скучно живут некоторые люди! Заметив, что я разглядываю ее, она презрительно хмыкнула. — Иди отсюда, дурочка! — И энергично махнула рукой, чтобы показать мне верное направление.
От этого резкого движения шаткое ее равновесие нарушилось, и она грузно шлепнулась в снег, высоко задрав ноги в валенках с галошами, чем изрядно повеселила окружающих. Викторина, которая мне казалась загубленной на корню, тем не менее состоялась и прошла на ура! Людок старалась изо всех сил, а изрядно подогретый и вовсю раздухарившийся народ встречал радостными воплями любую отгадку, не обращая ни малейшего внимания на то, верная она или нет. Раскрасневшаяся от мороза, людского внимания и бутылки дешевого портвейна, которую она успела выдуть целиком, Людок щедрой рукой раздавала направо и налево призы, даже мне сунула в руки резинового зайца, хотя я ничего и не думала отгадывать. Заяц был ядовито-оранжевого цвета, с широкой ухмылкой на морде и пищалкой на заднице. Повертев его в руках, я отчего-то вдруг расчувствовалась, словно сроду игрушек в руках не держала. Домой я притащилась почти в пять часов утра, жутко усталая, но довольная. Пожалуй, это был самый веселый новогодний праздник в моей жизни с тех пор, как сгинул отец.