— Солнышко мое!
Карие глаза смотрели мимо, в никуда. Я приложила ладонь к ввалившейся, колючей, как кухонная терка, щеке — невероятно, насколько Серый Волк отощал и постарел — на вид ему можно было дать лет сорок, а то и более. Пощелкала пальцами перед его лицом, чтобы привлечь к себе внимание. Туманный взгляд сфокусировался.
— Где я?
— Ты в больнице, Серенький.
— В больнице?.. Почему?
Поколебавшись секунду, я напомнила:
— В тебя стреляли… Не пугайся, родной, все уже позади. Видишь, ты поправляешься.
Волков дернул кадыком, и мне почудилось, что ему хочется безутешно расплакаться, как недавно поступила его жена. Ничего подобного! Глаза остались сухими.
Никита — третий лишний при нашем свидании — тронул меня за плечо:
— Заканчивай, ему трудно разговаривать.
— Отстань! Ты не понимаешь…
— А я говорю: не донимай больного, пошли!
Зря я его не послушалась. Сергей поморщился, скрипнул зубами и своим новым вопросом будто врезал мне под дых:
— А где Лялька?
— Лялька? Опять Лялька!.. А я тебя, случайно, не интересую? — Я задохнулась, перекосилась и не сразу почувствовала, как Никита поволок меня к выходу. Он поступил мудро — перенес мой припадок из палаты в коридор. — Задрал он уже со своей гадской Лялькой! Отпусти! Не могу! Ах, ох, ух, не могу про нее больше слышать: Лялька! Лялька! Лялька!.. Правильно она про него говорит: Волков — идиот, скотина рогатая! — орала я, извиваясь в крепких руках интерна.
— Тихо, Катерина, проехали! Я же объяснял: чувак не в себе, он ни хрена не соображает, как бы бредит.
— Бредит?! Да! Но бредит-то не мной, а Лялькой!..
— Прекрати! — Никита скрутил меня одной рукой, а другой зажал рот. — Ты-то здравый человек, это Волков неадекватен. Пойми, мать твою, у него в жилах дури больше, чем крови!
— А-а-а…
— Кончай, Катрин, а то нас сейчас обоих отсюда выведут.
— Катрин? И Сережка называет меня Катрин… — Я обмякла, будто снова попала в Афины и схлопотала солнечный удар. Зной. Спасительный глоток кока-колы. Меховой салон, в котором Волков сравнил меня с Катрин Денев, своей любимой актрисой, Серый Волк считал ее эталоном красоты и таланта… И, прекрасно понимая, что не похожа на знаменитую француженку, я все-таки сомлела…
— Успокоилась? — облегченно вздохнул Синев и разжал смирительные путы рук, а я, наоборот, приникла к нему:
— Кит, скажи, ведь Серый любил меня, если так называл?
— А то? Как можно не любить такую конфету?
Он вынул из кармана марлевую салфетку, заботливо вытер мой нос и, взяв меня за руку, как маленькую, повел к боковой лестнице. Мы спустились в длинный, запущенный переход, напоминавший бомбоубежище. Я спохватилась: