Так миновало двое суток, а на третьи на дежурство заступил Никита Синев. Завидев его, я подобно белочке резво спрыгнула с подоконника:
— Кит, наконец-то!
— Что, неужели соскучилась?
— Слов нет, как стосковалась! — искренне подтвердила я, ведь во всей больнице никто, кроме него, не снисходил до общения со мной. Попросила: — Зайди посмотри на Сережку, а?
Интерн не долго любовался Волковым. Выйдя, заявил мне с комсомольской прямотой:
— Ему не лучше, но и не хуже. И это нормально. А вот на тебя, Катерина, без слез не взглянешь. Ты когда спала в последний раз?
— Что ты имеешь в виду?
— А ты что?.. Не подумай, я не настолько любопытен, чтобы интересоваться регулярностью твоей сексуальной жизни, а вот твое здоровье мне небезразлично.
Парень фактически насильно затащил меня, упиравшуюся, в ординаторскую, сунул таблетку валиума вместе с чаем, и я сама не заметила, как отключилась, сидя на диван-кровати. Вроде секунду назад еще говорила и имела право называть себя человеком прямоходящим, и вдруг — брык! — голова очутилась на подушке, ноги непроизвольно вытянулись. Никита накрыл меня одеялом до самого носа, и те казенные одеяло с подушкой подействовали так, будто были пропитаны хлороформом, эфиром, или чем там еще усыпляют? «Лежи спи, и чтобы я тебя не слышал как можно дольше!» — сквозь сон услышала я голос Синева и тотчас увидела сладкий сон про немыслимо шикарный банкет, на котором я очутилась в чем была — обычных джинсах и джемпере. Ходила среди нарядной, незнакомой публики, стыдясь своего бедняцкого прикида и зверского голода, хватала снедь с ломившихся столов. Ела, что называется, в три горла, а насытиться никак не могла.
— Японский городовой! — Выкрик Никиты нарушил мой замороченный сон. — У нас кто-нибудь будет следить за реанимацией? Один пациент кони двинул, другой очухался!
— А?.. Что? Нельзя? — Я не сразу поняла, где нахожусь. Приснилось, что официант схватил меня за шкирку и отнял тарелку с канапе. В ординаторской было глухо как в танке: холодно, темно и тихо. Скорее всего, дежурные хирурги и анестезиологи удалились на экстренную операцию. Синев включил свет, заставив меня заморгать.
— Ой, Кать, прости. Совсем забыл про тебя… День сегодня какой-то шальной, безумноватый.
— Ты сказал — кто-то очухался? Кто-то двинул? — напряглась я, запоздало врубившись в смысл фразы, и пролаяла дискантом, как мелкая шавка: — Отвечай-ай-ай!
— Да успокойся, твой Волков…
Но я уже не слушала — ринулась мимо Синева в коридор, ветром влетела в палату и, чтобы не врезаться с разбега в оконное стекло, схватилась за железную спинку кровати, на которой лежал Сережка. Его тряхнуло от моего торможения, а я склонилась над воскресшим любовником: