Возможно, мы бы еще долго препирались, но тут опять зазвенел телефон.
— Катрин, — раздался эротичный зов Волкова, и от неожиданности я села на мешавшийся под ногами пылесос:
— Ой, Серенький!.. Как ты? Где ты?!
— Сейчас приеду, расскажу.
— Погоди!.. Сейчас не надо. Ко мне нельзя!.. Я не одна. — Стоило представить, как возле моей двери столкнутся Владимир Иванович с Сергеем Владимировичем, как в жар бросило. Они же не Гаевая с Евгением Павловичем, целоваться на лестничной площадке не станут…
— Имеешь наглость изменять мне в такую минуту? — возмутился далеко не самый верный из мужчин. — Кто у тебя?.. А, не важно кто. Гони всех в шею, Катрин!
— Не получится, Серый. Во-первых, у меня клиенты. А во-вторых, дети, Тема и Ксюша.
— Моя ты виноградная косточка! Нянюшка, — хохотнул он. — Водишься с моими отпрысками. И как они тебе?
— Прекрасные ребятишки, мы с ними душа в душу…
— А почему ты не послушала меня, не отправила их в Красноярск?.. И где Ольга?
— Понятия не имею. Разбирайся сам со своей стрекозой! — Я была даже рада, что Лялька снова улизнула. Неудержимо, до спазмов в горле захотелось увидеть Серегу, прижаться к его шершавой, небрито-чеченской щеке. Спросила: — Серый Волк, ты небрит?
— Какая разница? Что ты тянешь волынку? — взбесился он и, прежде чем сыграть отбой, заявил: — Короче, я еду, это не обсуждается! Жди.
— Тебе волк звонил? Разве волки умеют разговаривать? — поразилась Ксенька.
— Мой умеет, он дрессированный, — слукавила я.
Практика показывает, что не прожить мне в мире этом без вранья… О! Прямо песня выходит! Я замурлыкала мотив полузабытого шлягера «Листья желтые», на ходу переиначивая текст: «Не прожить нам в мире этом, не прожить нам в мире этом без вранья, без вранья-а-а…» Напевая, взялась за пылесос — наполнила вдохновением неблагодарный труд уборщицы. И решила: будь что будет! Обниму своего любимого Серегу, пошлю подальше мажористого Владимира Ивановича… И тут мой взгляд ненароком скользнул по зеркалу, в котором отразилась чудовищно, непотребно зачуханная баба в платке. Этакий раненый боец — «голова обвязана, кровь на рукаве». Ксения не зря говорила, что я некрасивая, это еще мягко, деликатно сказано… Натуральная убитая белка, если пользоваться Лялькиной терминологией…
— Дур-р-ра! — выкрикнул Азиз, не покидавший люстру. Непонятно, правда, кого он имел в виду… Кажется, Артема, который в отсутствие штанишек и памперса измазался в собственных какашках, черных от вкраплений земли.
Ксения демонстративно зажала нос двумя пальчиками: «Фу, как навонял!» Мне фыркать было некогда, скорее потащила малыша отмываться, кстати, третий раз за этот день. Обрядила Темыча в очередную неказистую, выцветшую футболку, доходившую ему до пят. Мальчик в ней напоминал обездоленную воспитанницу приюта, но это бы ладно. Хуже, что майка затрудняла ему передвижение. Пришлось устроить для ребенка загородку из четырех табуреток. Я кинула туда мягкого бурундука и прочие мелочи, пригодные для игр, — картонную коробку, железную миску и свои бигуди — и вернулась в ванную, чтобы развесить выстиранные детские одежки на просушку. Заодно замочила новую партию бельишка, намылив пятна. Из-за шума воды не сразу услышала, что в дверь позвонили. Ксюшка, в свою очередь, не расслышала мое предостережение: «Не открывай!» Справилась с английским замком ловчее опытного медвежатника.