– А ты у меня есть? – Ну да, согласна, провокаторша я.
Но эти его слова… они мгновенно расслабили меня, отшибли все тревоги, волнения, мозги и совесть.
Захотелось мурлыкать и красивые бусики.
В целом провокация удалась – Мартин закашлялся и беспомощно глянул на индифферентно рассматривающего облака Олежку, явно призывая друга помочь. Но друг, будучи той еще свинюшкой, помогать не спешил – он ведь тоже был участником заговора «Две ипостаси одной Варьки». И сейчас, судя по всему, наслаждался моментом.
А что ему? Максимум, что грозит, – фиолетовый фуфел под глазом.
– Ну конечно, – прокашлялся, наконец, Мартин. – Я есть и у тебя, и у Олега, и у ваших родителей. А вы есть у меня. Мои друзья.
Выкрутился.
Ну а потом нас с Моникой в темпе загрузили в вертолет, со мной остались и Мартин, и Олег, а вот с Моникой полетел только отец.
И если Элеонора активно возражала против такого решения, то Ираклий Георгиевич принял его если не с радостью, то уж с облегчением – точно.
Наш вертолет мало походил на полупрозрачных стрекозликов из кино, где герои обычно видят все происходящее внизу если не через огромное окно до пола, то через обязательно раскрытую дверь – точно. Почему они там летают с открытыми дверями, мне до сих пор непонятно.
У нас все было строго по инструкции – двери тщательно закрыты, окошки оказались не больше, чем в самолете, да и нас с Моникой устроили так, чтобы мы не могли следить за окрестностями.
К тому же все окна оказались зашторены. Правда, шторки были живыми, зато не очень подвижными. Вдоль всех окон рассадили секьюрити, дабы именно они без устали и продыху бдили за пролетаемыми небесными окрестностями. На предмет возможной слежки, вероятно.
Но в момент взлета я все же успела заметить, что вертолет с Павлом заложил вираж совершенно в другую сторону.
А еще заметила тоскливый взгляд, которым его проводила Моника.
Потом девушка посмотрела на меня, и столько вопросов толпилось в глубине ее больших глаз! Они подпрыгивали там, отталкивая друг дружку локтями, они размахивали транспарантами и флагами, пытаясь привлечь мое внимание именно к себе, а руководила всей этой демонстрацией очень такая монументальная и непоколебимая решимость.
Так что я даже порадовалась присутствию рядом с Моникой ее отца. А рядом со мной – брата и любимого мужчины.
Хотя наличие двух последних радовало меня в любом случае. И всегда.
Но сейчас мои самые близкие мужчины являлись еще и дополнительной степенью защиты от расспросов Моники. Которые, особенно учитывая отсутствие Ираклия Георгиевича, были сейчас совсем некстати.