Сегодня не подфартило.
Так не подфартило, что неподфартивее некуда.
Сынишка-то у Егорыча запропал.
А запропал, это дело гиблое, дело темное, гиблее некуда. У нас-то захочешь – не запропадешь, полтора домишка, да землички чуток. Так что если запропал, тут две беды себе думаем: или с землички за край земли сколдыбасился, или, башка дурная, за хреновиной какой к стене ломанулся, в стену и утянулся.
Ну что, что, походили, конечно, по домам – по теремам пошукали, не сидит ли у кого Панька Егорычев, не засиживается ли. Особо на Оксютку грешным делом думали, уж больно она парню егорычеву глазки строила, вот и выстроила, вела, поди ж ты, а Панька у нее в доме и схоронился, чтобы батька ему бока не намял… А нет, Оксютка сама все глаза выревела, и никогошеньки у нее в комнатке нет, один котяра сидит, муркает, намывается.
А потом глядь-поглядь – а у Егорыча на кухне бумажка лежит, к столу пришпиленная, и написано, дескать, не ищите, ушел в стену, посмотрю, чегой там есть. И написано-то каля-маля, не разберешь, я бы ему в школе за каляки-маляки такие пару влепил…
Вот это не подфартило, так не подфартило.
Уже и не знали, что мозговать: так-то человек случаем в стену утащится, так поминаем, оплакиваем, как усопшего, а тут самостийно в стену ушел, вроде как самоубился. Ну и отпевать, отплакивать не стали, молча помянули, как самоубивцев поминают. Оксютку жалко, изрыдалась девка, изболелось сердечко…
А через месячишко и Оксютка загинула. И тоже бумажку оставила, к столу приколола. Ох, костерили деваху, а что костерить, ясен хрен, у любимых один загинул, второму не жить, не дышать.
Да это-то полбеды… А дальше как мор какой пошел, как дурь какая, то один загинет, то другой, кто с женой поссорится, – и тудыть, в стену, кого отец-мать высекут – тоже тудыть. А то и вовсе без причины, бумажку оставят, так мол, и так, хочу знать, что там…
Да то еще подмечать стали, кто с катушек сбрендит, со злости туда ускакает, так наутро кровь на стене выступит, промелькнется. А на кого дурь найдет мир за стеной глянуть, тот бескровно загинет.
Так-то…
А потом и не подфартило.
Так не подфартило, что раньше никогда так не неподфартывало. Мы еще рады-радешеньки, по Дороге-то за день уж чего только не понаехало, и плиты, и холодильники, и диван матерый такой, и плазмы, и эти все, айфоны-хренфоны, парням-девкам на радость…
А к вечеру глядь – земличка-то наша и рухнула.
Крепенько рухнула, вот так полземли хлобысь – и нетути. И ладно бы пустырь какой рухнул, да хоть дом чей рухнет, не так жалко, а то поле.
Ох, горе горевали, а как горе не горевать, из чего хлеб печь, где муку взять… Бабы вой подняли, у мужиков только мат-перемат стоит, а что делать-то?