На Долби рассчитывать не приходилось, как и на любого, кто с ним работал. Росса в свой список я даже не включил. Я мог пойти к начальнику имперского генерального штаба, но больше не находился в армейской юрисдикции. В любом случае это не подходило, поскольку Долби узнал бы о моем назначении на собеседование, прежде чем на нем высохли бы чернила. Если я назову вымышленное имя, они поищут меня в списке военнообязанных и арестуют, увидев, что такого имени там нет. Если назваться чужим именем? Нет, в военной полиции и среди секретарей Военного министерства слишком много людей, которые знают меня в лицо. В любом случае начальник имперского генерального штаба, вероятно, мне не поверит. Рипли, наверное, единственный, кто в это поверит, подумал я.
Премьер-министр? Я забавлялся этой мыслью тридцать секунд. Что сделает премьер-министр? Ему придется посоветоваться с ближайшим к нему ответственным за безопасность. Кто это был? В данном конкретном случае это был Долби. И даже если не Долби, то кто-то тесно с ним связанный. У единственного выхода из этого лабиринта стоял Долби.
Тогда, возможно, есть лишь один путь — поехать прямо к нему и с ним разобраться в этой путанице. В конце концов, я-то знал, что ни на кого больше не работаю. Должен же быть способ доказать это. С другой стороны, любое правительство в любой стране мира без сожаления уничтожило бы агента, знавшего столько, сколько я, если бы имелись хоть малейшие сомнения в его лояльности. Отчасти это приободрило меня. Что другое, но я еще жив, а убить кого-либо несложно.
Внезапно я вспомнил Барни в грузовике-генераторе. Меня интересовало, правда ли это. Почему-то это до ужаса казалось правдой, но если Барни убили за то, что он предупредил меня, чего заслуживал я? Вероятно, американцы, державшие меня в заключении, были ненастоящими. Но в аутентичности венгров сомневаться не приходилось.
Эти допросы были такими же американскими, как пирог «шу-флай» и кукурузная каша. «Венгры»; каким образом они во все это вписывались? Кто такой К.Х.? Конечно, ему следовало бы держаться в стороне. Это не означало, что он не состоял на жалованье у британского правительства.
Имело ли к этому отношение досье «Аль-Джумхурия», которое я отказался купить у Росса? События, похоже, стали развиваться неблагоприятно для меня вскоре после этого.
Должно быть, я задремал, так и не решив своих проблем. Чарли разбудил меня, принеся чай и печенье, и сказал, что я кричал во сне.
— Я ничего не понял, — поспешно добавил он.
Всю субботу и все воскресенье я ничего не делал. Чарли кормил меня бульоном и стейком, а я слонялся по квартире и жалел себя. Вечером в воскресенье я слушал по радио Алистера Кука, уставившись на лист чистой бумаги, на котором решил набросать план своих действий.