— Пока не убьют окончательно, — подтвердил я.
— Мы не знаем этого наверняка, — попытался утешить ее Бобби. — У нас нет данных. Это всего лишь полусумасшедшая гипотеза.
— Полусумасшедшая, однако правдоподобная, — уныло сказал я. — Но при чем тут эта дурацкая ворона?
Мы посмотрели друг на друга.
Ответа не было.
Бобби снова подозрительно уставился в окно.
Я спросил:
— Брат, что там? Ты заказал пиццу?
— Нет, но город кишит анчоусами.
— Анчоусами?
— Рыбообразными типами. Вроде тех зомби, которых мы видели сегодня ночью, когда ехали из Уиверна к дому Лилли. Типов с мертвыми глазами в седане. Я видел и других. У меня такое чувство, что готовится какое-то выдающееся паскудство.
— Худшее, чем конец света? — спросил я.
Он бросил на меня удивленный взгляд, а затем усмехнулся.
— Ты прав. Хуже не бывает.
— Да уж, — мрачно буркнула Саша. — Хрен редьки не слаще.
Бобби обернулся ко мне и сказал:
— Я знаю, за что ты ее любишь.
— За то, что она мое личное солнышко, — ответил я.
— Ходячая добродетель, — сказал он.
— Пятьдесят пять кило меду, — сказал я.
— Пятьдесят, а не пятьдесят пять, — уточнила она. — И забудьте о том, что я называла вас Карли и Ларри. Для Ларри это оскорбление.
— Значит, мы Карли и Карли? — спросил Бобби.
— Она думает, что она Мо, — сказал я.
Саша ответила:
— Я думаю, что хочу спать. Но боюсь, что от таких новостей не уснешь.
Бобби покачал головой.
— Это единственное, что я мог сделать, — промолвил он и вышел.
Я запер дверь и смотрел Бобби вслед, пока он не уехал.
Расставание с другом заставило меня нервничать.
Может быть, я нытик, невротик, параноик. Но в данных обстоятельствах только это спасало меня от безумия.
Если бы мы всегда сознавали, что дорогие нам люди смертны, что их жизнь висит не на волоске, а на паутинке, возможно, мы были бы более добры к ним и более благодарны за их любовь и дружбу.
Мы с Сашей поднялись наверх, легли в постель, взялись за руки и помолчали.
Мы боялись. Боялись за Орсона, за Джимми, за Стюартов, за самих себя. Чувствовали себя маленькими и беспомощными. Однако через несколько минут заговорили о наших любимых итальянских соусах. Едва не победил песто с орехами, но в конце концов мы сошлись на марсале, а затем снова умолкли.
Едва я решил, что Саша задремала, как она сказала:
— Ты плохо знаешь меня, Снеговик.
— Я знаю твое сердце. Этого достаточно.
— Я никогда не рассказывала тебе о своей семье, о своем прошлом, кем я была и что делала до того, как пришла в «Кей-Бей».
— Хочешь рассказать это сейчас?
— Нет.
— Вот и хорошо. А то у меня нет сил.
— Неандерталец.
— А ты кроманьонец. Именно этим и объясняется твое превосходство.