Когда мы добрались до площадки и повернули на второй пролет, я положил ладонь на Сашино предплечье, остановил ее и прошептал нашему кошачьему следопыту:
— Эй, киска…
Мангоджерри остановилась на четвертой ступеньке и выжидательно посмотрела на нас снизу вверх.
На потолке висели лампы дневного света. Они были отключены, а потому не представляли для меня опасности.
Но раньше их здесь не было. Они были вырваны и увезены после закрытия Форт-Уиверна. Впрочем, это помещение могло быть обчищено до голого бетона раньше закрытия базы, когда «Загадочный поезд» сошел с рельсов и напугал своих создателей тем, что действительно оказался «локомотивом», то есть местом, движущимся в пространстве.
Прошлое и настоящее здесь существовали одновременно, но здесь же было и наше будущее, хотя мы не могли его видеть. Как писал поэт Т. С. Элиот, время бывает только настоящим, неуклонно двигающимся к концу, который мы считаем результатом наших действий, но над которым нисколько не властны.
Мысль Элиота на мгновение показалась мне слишком мрачной. Изучая люминесцентные лампы и пытаясь представить себе, что ждет нас впереди, я припомнил начальные строчки бессмертной саги о Винни-Пухе: «Медведь, который от рожденья тонок, без упражнений станет как бочонок», но А. А. Милн не смог вытеснить из моего ума Т. С. Элиота.
Слишком большая опасность ждала нас внизу, в этом зловещем царстве перепутавшегося прошлого и настоящего, чтобы я мог вернуться в детство. И все же хорошо было бы забраться под одеяло с моими собственными Пухом и Тигрой и снова поверить, что мы останемся друзьями даже тогда, когда мне будет сто лет, а Пуху — девяносто девять.
— О’кей, — сказал я Мангоджерри, и мы продолжили спуск.
Когда мы добрались до площадки первого из трех подземных этажей, Бобби прошептал:
— Брат…
Я обернулся. Люминесцентные лампы позади исчезли. Остались только дыры в бетонном потолке, из которых торчали куски провода.
Настоящее время снова стало настоящим. По крайней мере, на секунду.
Доги нахмурился и пробормотал:
— Хочу в Колумбию.
— Или в Калькутту, — добавила Саша.
Рузвельт передал нам мысли Мангоджерри:
— Нужно торопиться. Если мы не поторопимся, прольется кровь.
Предводительствуемые бесстрашной кошкой, мы прошли четыре марша и спустились на последний подземный этаж ангара.
Мы не обнаружили никаких новых следов бяк и бук, пока не достигли конца лестницы. Когда Мангоджерри была готова провести нас во внешний коридор, окружавший внутренний овал, в дверном проеме вновь вспыхнул мутно-красный свет, который мы видели на первом наземном этаже. Он мерцал только мгновение, а затем сменился темнотой.