— Наверно, мистер Хэллоуэй умер.
— Мы это уже проходили! — нетерпеливо ответил я. — Он не умер.
— Умер, — согласился с братом Энсон.
— Я могу быть мертвым, — сказал Бобби, — но штаны у меня сухие.
— Умер, — подтвердил Джимми Уинг.
— Может быть, действительно умер, — задумчиво пробормотала Венди.
— Какого черта? — взорвался я, поворачиваясь к ним лицом. — Он не умер! Это парадокс, но он не умер! Все, что от вас требуется, — это поверить в сказки, хлопнуть в ладоши, и фея Динь-Динь оживет! Неужели это так трудно понять?
— Успокойся, Снеговик, — посоветовала мне Саша.
— Я и так спокоен!
Я все еще гневно смотрел на ребятишек, сидевших на третьей, последней лавке. Орсон находился в грузовом отсеке за их спинами. Он поднял лохматую башку и посмотрел на меня поверх голов детей, словно тоже хотел сказать: «Остынь».
— Я в полном порядке, — успокоил я пса.
Он недоверчиво фыркнул.
Бобби был мертв. Как пень. Мертвее не бывает. Ладно. И хватит об этом. Здесь, в Уиверне, жизнь продолжается, и иногда даже для мертвых. Кроме того, мы находились больше чем в полумиле от берега, поэтому ничего важного здесь происходить не могло.
— Сынок, пожалуй, с Динь-Динь ты попал в точку, — сказал Рузвельт, то ли стремясь успокоить меня, то ли сам начиная сходить с ума.
— Ага, — сказал Джимми Уинг. — Динь-Динь.
— Динь-Динь, — дружно кивнули двойняшки.
— Да, — сказала Венди. — Как я сама не догадалась?
Мангоджерри мяукнула. Я не понял, что это значит.
Доги свернул на тротуар, проехал по тропинке и остановился на газоне у бунгало.
Дети остались в машине с Орсоном и Мангоджерри.
Саша, Рузвельт и Доги заняли оборонительную позицию вокруг «Хаммера».
По совету Саши Доги включил в перечень две канистры бензина. Питая преступное намерение причинить еще больший ущерб собственности правительства, мы с Бобби понесли к бунгало пятьдесят литров вполне прилично горящей жидкости.
Возвращаться в этот миленький домик было так же приятно, как идти к зубному врачу, однако мы были ребята бравые и поднялись на крыльцо быстро, но тихо.
В гостиной мы бережно поставили канистры на пол, словно боялись разбудить чутко спящего человека.
Коконы на потолке исчезли.
Сначала я подумал, что обитатели этих шелковых трубочек вышли на свободу и теперь бродят по бунгало, приобретя форму, которая могла бы доставить нам неприятности. Но потом до меня дошло, что ни в углах, ни на полу нет ни одной паутинки.
Одинокий красный носок, который когда-то мог принадлежать одному из детей Делакруа, лежал там же, где и прежде, и был все еще покрыт пылью. В основном бунгало осталось таким, каким я его запомнил.