Я подошел к пассажирскому сиденью, взялся за перекладину и перемахнул через борт, не открывая двери, сел и уперся ногами в пластмассовую сумку-холодильник.
На Бобби были брюки цвета хаки, белый хлопчатобумажный свитер с длинными рукавами и гавайская рубашка: другого стиля этот тип не признавал.
Он пил «Хайникен».
Хотя я никогда не видел Бобби пьяным, это не помешало мне сказать:
— Надеюсь, ты не слишком раскис.
Не сводя глаз с улицы, он отозвался:
— Пьяный проспится, дурак — никогда.
Ночь была прохладной, но не холодной, поэтому я спросил:
— Плеснешь мне «Хайни»?
— Сам бери.
Я выудил из сумки-холодильника бутылку и открыл крышку. Мне и в голову не приходило, до какой степени я хочу пить. Пиво быстро избавило меня от горечи во рту.
Бобби на мгновение посмотрел в зеркало заднего вида, а затем снова уставился прямо перед собой.
Между сиденьями стояло помповое ружье с пистолетной рукояткой, обращенное стволом назад.
— Пиво и ружья, — сказал я, качая головой.
— На дружеский прием тут рассчитывать не приходится.
— Ты прибыл по реке, как я сказал?
— Ага.
— Как ты проехал сквозь ограду?
— Расширил дырку.
— Я думал, ты придешь пешком.
— Холодильник слишком тяжелый.
— Что ж, скорость лишней не будет, — заключил я, думая о площади, которую нам предстояло обследовать.
— Здорово смердишь, брат, — сказал он.
— Пришлось попотеть.
С зеркала заднего вида свешивался ярко-желтый освежитель воздуха в форме банана. Бобби снял его и повесил на мое левое ухо.
Иногда его шутки заходят слишком далеко. Я не засмеялся.
— Это банан, — промолвил я, — а пахнет ананасом.
— Классическая американская изобретательность.
— Ничего подобного.
— Мы высадились на Луне.
— И придумали сдабривать кашу шоколадным кремом.
— Не забудь про пластмассовую блевотину.
— Да, это был мировой рекорд безвкусицы.
Произнеся сей патриотический панегирик, мы с Бобби торжественно чокнулись бутылками и сделали по большому глотку пива.
Хотя мне отчаянно хотелось пуститься на поиски Орсона и Джимми, я притворялся таким же неторопливым, как Бобби, который придерживается именно этого стиля жизни. Когда он навещает кого-то в больнице, сестры по ошибке принимают моего лодыря за больного, стаскивают с него гавайскую рубашку и напяливают больничный халат прежде, чем он успевает их поправить. Если не считать моментов ловли гигантской волны, грозящей вдребезги разбить серфера о мелководье, Бобби предпочитает спокойствие. Неторопливой и непринужденной беседой его пронять гораздо легче, чем понуканиями. За семнадцать лет нашей дружбы я научился ценить его невозмутимость, даже если она казалась мне не слишком естественной. Невозмутимость — ценное качество, когда приходится совершать дерзкие поступки. Поскольку Бобби действует по принципу «семь раз отмерь, один отрежь», он никогда не теряет головы. Он выглядит расслабленным, а временами даже сонным, но может, как мастер дзен-буддизма, замедлить ход времени, пока не найдет способа разрешить кризис.