Мы знали, что птицы не нападают. В их криках был не гнев, а лютое горе, обездоленность и мрак.
Вслед за леденящим душу криком появились и птицы. Они больше не занимались воздушной акробатикой, забыли о строе и летели беспорядочно. Теперь у козодоев осталась только скорость, потому что именно она служила их цели; они ныряли вниз, сложив крылья и используя для ускорения силу тяжести.
Преследуя цель, которую не могли предсказать ни я, ни Бобби, они пролетели через парк, через улицу и врезались в фасад двухэтажного здания за три двери от кинотеатра, перед которым стояли мы с Бобби. Они ударялись в дом с такой силой, что звук «пок-пок-пок», который раздавался, когда маленькие тельца разбивались о штукатурку, напоминал очередь из крупнокалиберного пулемета; от этих ударов и хриплых криков на землю со звоном сыпались остатки зазубренных стекол.
Чувствуя тошноту, я отвернулся от страшного зрелища и прислонился к джипу.
При такой скорости полета птиц-камикадзе барабанная дробь смерти могла продолжаться лишь секунды, но они показались нам часами. Тишина, последовавшая за этим ужасным звуком, была такой же катастрофической, как безмолвие, наступающее после взрыва бомбы.
Вся природа сошла с ума. За последний месяц я многое узнал о том, что произошло в секретных лабораториях Уиверна. Но край обрыва, на котором стояло будущее, оказался более узким, пропасть — более глубокой, а скалы внизу — более острыми, чем я думал. Действительность превзошла мои худшие опасения.
Я не закрывал глаз, но передо мной с фотографической точностью предстало лицо матери. Такое мудрое. Такое доброе.
Этот образ померк. На мгновение померкло все, в том числе улица и кинотеатр.
Я сделал неглубокий вдох, от которого мучительно заныла грудь. Второй вдох дался легче, и я вытер глаза рукавом куртки.
Мне досталось в наследство быть свидетелем, и я не мог уклониться от этого долга. Свет солнца мне заказан, однако света истины избегать нельзя. Он жжет, но скорее закаляет, чем разрушает.
Я повернулся и посмотрел на умолкшую стаю.
Тротуар усеяли сотни птичек. Лишь кое-где слабо трепетали крылья — знак уходящей жизни. Большинство разбилось так сильно, что раздробило себе хрупкие черепа или сломало шею.
Да, это были обычные козодои… Какое внутреннее изменение произошло с ними? На первый взгляд разница была не видна, но она существовала. И была такой, что птицы сочли дальнейшее существование невыносимым.
Впрочем, возможно, этот самоубийственный полет не был сознательным актом. Возможно, он был результатом нарушения их инстинктов, массовой слепотой или помешательством.