Нет. Вспоминая их воздушную акробатику, я был вынужден признать, что изменения были более глубокими, более таинственными и более страшными, чем простое нарушение физических функций.
Позади зачихал двигатель джипа, зарычал и утих, когда Бобби нажал на газ.
Я не видел, как он уселся за руль.
— Брат, — сказал Бобби.
Хотя самоуничтожение стаи не было прямо связано с исчезновением Орсона или похищением Джимми, оно делало необходимость найти мальчика и собаку еще более острой.
Похоже, Бобби впервые в жизни почувствовал, что поток времени уносит с собой его растворенную сущность, как вода, уходящая в дренажную трубу.
— Давай-ка прошвырнемся, — сказал Бобби. Мрачное выражение его глаз противоречило легкомысленному тону и небрежности фразы.
Я забрался в джип и хлопнул дверью.
Ружье снова заняло свое место.
Бобби включил фары и отъехал от тротуара.
Когда мы проезжали мимо могильного кургана, я заметил, что крылья теперь если и шевелятся, то только от ветра.
Ни Бобби, ни я не говорили о том, чему стали свидетелями. Не было таких слов на белом свете.
Миновав место побоища, он смотрел только вперед и ни разу не оглянулся на мертвых птиц.
А вот я не мог оторвать от них глаз — и обернулся, когда птицы остались позади.
В ушах у меня стояла музыка, исполняемая только на черных клавишах рояля, позвякивающая и диссонирующая.
Мертвый Город мог сойти за преддверие ада, где осужденные не горят на кострах и не кипят в масле, но подвергаются более суровому наказанию одиночеством и вечной тишиной, дабы как следует поразмыслили над своими прегрешениями. В таком случае мы были призваны освободить из чистилища две невинно осужденных души. Мы с Бобби обшаривали улицы в поисках следов моего лохматого брата или сына Лилли.
С помощью мощного ручного фонаря, который Бобби включил в розетку для зажигалки, я осматривал промежутки между домами, вздымавшимися, как надгробные плиты. Заглядывал в треснувшие или частично выбитые стекла, светившиеся, словно лица призраков, в колючие бурые живые изгороди и мертвые кусты, отбрасывавшие острые тени.
Хотя луч был направлен от меня, отсвет был достаточно неприятным. Глаза быстро устали; казалось, в них насыпали песку. Можно было надеть солнечные очки, которые я на всякий случай брал с собой даже ночью, но они чертовски затруднили бы поиск.
Медленно продвигаясь вперед и всматриваясь в ночь, Бобби спросил:
— Что у тебя с лицом?
— Саша говорит, что ничего.
— Ей нужно срочно привить хороший вкус. Что ты там ковыряешь?
— Ничего.
— Разве мама не говорила тебе, что ковырять нельзя?