Чтобы немного отвлечься и отвернуться от этих грустных сцен, где я ничем не могу быть полезным, я решил посмотреть Смоленск с левого берега. Город в этом месте предстал передо мной в виде крепости, приблизительно в три мили длиной. Среди прекрасных зданий, которые пощадило пламя, выделяются два собора, которые, должно быть, были очень красивы, но увы! сильно пострадали от войны.
На красивой площади еще возвышалось здание суда, оставшееся неприкосновенным. В общем, все эти здания в готическом стиле.
Главная дорога пересекает насквозь старый Смоленск; эта дорога широка и хорошо вымощена; другие улицы почти все узки и извилисты; в городе было коммерческое и духовное училища, в последнем преподавались древние языки. До пожара в Смоленске было 18 000 жителей и 2200 домов.
Продолжая свой осмотр дальше, я проник в один из соборов, о которых я говорил, но зрелище, открывшееся перед моими глазами, заставило меня быстро забыть цель моего посещения.
Целые семьи, покрытые лохмотьями, с выражающими ужас лицами, в слезах, изнуренные, слабые, голодные, съежились на плитах вокруг алтарей. Их взгляды, устремленные на нас, выражали тоску; все дрожали при нашем приближении; еще немного, и эти несчастные люди, кажется, испустили бы вопли ужаса.
К несчастью, большинство этих несчастных отказывается даже от помощи, которую им предлагают. Я до сих пор еще вижу с одной стороны умирающего старика, простершегося во весь рост, с другой — хилых детей, прижавшихся к грудям матерей, у которых пропало уже все молоко! Особенно много женщин; они жмутся к своим мужьям или братьям; все смотрят на нас с недоверием, следят за малейшими нашими движениями, потом поворачиваются к алтарям, как бы для того, чтобы просить у Бога защиты от нас. Я видел там и больных, между прочим, раненого русского солдата, стоны которого разрывали сердце.
В то время, как я созерцал это ужасное зрелище, дверь церкви открылась, и появился русский священник, сопровождаемый несколькими вооруженными гренадерами императорской гвардии; за ними следовали другие, неся припасы от имени императора.
Но несчастные впали в еще больший ужас при виде оружия — они вообразили, что пришли жестоко расправиться с ними. Общий крик страха и ужаса раздался со всех сторон. Наступил неописуемый беспорядок; все бросились по направлению к главному алтарю. Дети бежали с воем за своими до смерти напуганными матерями.
Даже гренадеры остановились, как бы пораженные молнией.
Священник возвысил голос, и ему удалось водворить тишину. Тогда он произнес длинную энергичную речь, и нам, которые его не понимали, казалось, что по мере того, как он говорил, страх рассеивался, уступая место грустному и покорному доверию. Потом каждый медленно возвратился на свое место. Началась скудная раздача пищи: одни жадно хватали ее; другие брали равнодушно; понемногу на нас стали смотреть с меньшим ужасом.