– Вот здесь, через двенадцать дней, Ульф Фаси собирается поставить острог, подмять под себя всю окрестную землю и перекрыть нам торговлю. Теперь понимаешь, почему без дружины Александра нам не совладать? – Пахом указал указкой на место предполагаемого строительства.
– А как же казна? – Спросил Сбыслав. В голосе проявились нотки недовольства.
– Серебро он повезёт с собой, людям надо чем-то платить. Пока он не обосновался, надо его отсюда выбить. Иначе, всем туго придётся.
– Откуда ты всё знаешь? И место, где острог ставить будут и дату точную. Ты ж не воевода, а вон, штуку, какую имеешь, никакая карта с этим не сравнится. – Якунович перекрестился, заподозрив близкое колдовство.
– Знаю, ибо серебра на послухов не жалею и Софийскому храму через Рафаила подношения регулярно передаю. – Ильич расстегнул китель, достал золотой крест на цепочке, поцеловал его и три раза перекрестился.
– А тут, что за флажок? – Боярин аккуратно показал пальцем на правый берег макета, где был, воткнут красный вымпел.
– Тут я со своими людьми ожидать свеев буду. Часть сюда попрёт, жрать захочет, обязательно попрёт.
– Так они на ладьях придут, неужто еды с собой не возьмут? – Сбыслав улыбнулся.
– Ты когда понял, что история с озимой рожью пустой звук? – Ильич хитровато посмотрел на боярина.
– Да на днях, сопоставил цены на хлеб, ажиотаж, который возник, вот и понял, что не сходится. Ладно, чего врать то. Аниська сказала, что за казной свейской ты собираешься.
– Хм…, тот, кто про хлеб узнал, давно уже из Новгорода уплыл, да кому надо доложил. Так что свеи ни сном, ни духом. Ты вот что скажи, ждать тебя в устье Ижоры пятнадцатого числа, али нет? – Пахом Ильич открыл дверь чулана и стал задувать свечи.
– Буду! И не один, Гаврила Алексич и Меша с ушкуйниками своими придёт. Я с их слов говорю. Да только не в казне дело, добыча, конечно, не помешает, биться мы всё равно не за неё будем. Сам понимаешь не хуже меня, дай Бог, одолеем свея. – Сбыслав Якунович выйдя из чулана, подошёл к столу. Взглянул на кивающего Пахома, перевёл взгляд на вентилятор и уселся на софу.
К обеду, Пахом Ильич и боярин стали друзьями – не разлей вода. Вспомнилось, как отцы их, грабили Сигтуну, чуть ли не ворота в Софию привезли. Вот только на какой ладье они, ворота эти везлись – подзабыли. После третьей бутыли, Ильич стал рассказывать про неведомые страны, которые лежат по ту сторону окияна, и если б был бы огромный корабль, то он, непременно бы посетил их и привёз в Новгород живого индейца, а то и двух. Сбыслав мечтал поймать в полон Орденского рыцаря, желательно покрупнее, дабы впрячь схизматика в сани и гнать его на Загородский конец, катаясь вокруг кремля. Вечером, за Якуновичем приехали слуги, в бессознательном состоянии погрузили упившегося вусмерть на телегу, упав в ноги Пахому Ильичу, мол, дома у боярина переживают не на шутку, после чего уехали со своим хозяином. Купец немного расстроился, выпил ещё, поискал глазами собутыльника, позвал его, а когда понял, что остался один, принял решение идти вызволять Сбыслыва из домашнего плена. И если бы не Марфа, то, наверное, пошёл бы. Жена повисла на купце, не давая тому ступить и шагу. Так и уснул Пахом Ильич, стоя на ногах, не дойдя до ворот восьми шагов.