Он был в черном: черные брюки и черная рубашка-поло. Контраст белого и черного бросился в глаза, когда он встал рядом с Рейвен. В сторону от микрофона он тихо сказал ей:
— Извини, Рейвен, что я не пришел к тебе в гримерную, но я хотел видеть тебя стоящей лицом к публике.
— Что вы хотите петь? — громко спросила Рейвен.
Прежде чем он успел ответить, публика решила за него. Рейвен улыбнулась и замерла.
«Снежная тишина»!
Брэндон взял ее за руку, в которой она держала розу.
— Мой оркестр не знает этой мелодии, я давно не пела эту песню… — начала было она.
— Я знаю ее. — На сцену поднялся Марк Риджли со своей гитарой. — Я буду аккомпанировать вам.
Брэндон подвел Рейвен к своему микрофону. Она знала, как нужно исполнять эту песню, — стоя лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. Это был дуэт для влюбленных со скрытым и сложным смыслом. Музыкальная мелодия песни должна была отражать их чувства. Голоса артистов следовали один за другим. И Рейвен забыла о слушателях, забыла о сцене и на какой-то момент — о пяти годах разлуки с любимым.
В их пении было даже больше интимности, чем она собиралась допускать в их новых деловых отношениях. Сейчас она не могла сопротивляться ему. Когда Брэнд пел, обращаясь к ней, казалось, он говорил: «Нет ничего, кроме любви, никогда не может быть ничего, кроме любви». Это еще больше подчеркивалось мизансценой и заключительным поцелуем, более страстным, чем простое прикосновение. В конце песни их голоса на мгновение замирали, а потом сливались. Брэндон видел, как дрожали ее губы, когда он подхватывал ее последние слова, и затем они пели их в унисон.
…Нам неведенье дано,
Не напрасно, не случайно!
Светит в прошлое окно,
Наше будущее — тайна…
На тебе сошелся свет,
Я люблю… уйми тревогу,
И пускай ложится снег
На осеннюю дорогу…
Они словно были на необитаемом острове, а не на сцене под прожекторами, на глазах у тысячи зрителей. Она не слышала сумасшедших аплодисментов, восторженных восклицаний, выкрикивания их имен. Ее руки тянулись к нему — в одной был микрофон, в другой — роза. Вспышки фотоаппаратов сверкали подобно фейерверку. Она потеряла чувство времени. Ее губы касались его губ, может быть, часы, или дни, или только секунды. Но, когда Брэндон увел ее со сцены, Рейвен вся дрожала от напряжения, какого она не испытывала прежде. Он смущенно посмотрел ей в глаза, изумленный вспыхнувшей в ней страстью, и улыбнулся.
— Рейвен, сегодня ты была лучше, чем когда-либо! — Он поцеловал ей руку. — Все плохое в этом сентиментальном номере ушло. Да, в этой песне природа и чувства влюбленных слились в единое гармоническое целое.