Брэндон Карстерс стоял, незаметно наблюдая за ней. Первое, о чем он подумал, — как мало она изменилась. Время совсем не тронуло ее.
Рейвен Уильямс была стройной миниатюрной женщиной, стремительной, немного нервозной. Под калифорнийским солнцем она загорела до глубокого золотистого цвета, но и в двадцать пять ее кожа оставалась нежной и гладкой как у ребенка. Она холила и лелеяла ее, если, конечно, не забывала. Прямые, совершенно черные волосы, были посередине разделены пробором. Концы их доставали до бедер, взлетая и закручиваясь при ходьбе.
Нежный овал лица, чуть заостренный подбородок, улыбчивый рот и круглые, дымчато-серые глаза, в которых отражались все ее чувства.
И неодолимое желание любить и быть любимой. Именно это являлось одной из причин ее потрясающего успеха. Другой причиной был неповторимый бархатный голос.
Рейвен всегда чувствовала себя несколько странно в звукозаписывающей студии: изолированной, отрезанной от всего остального мира звуконепроницаемым стеклом. Первую запись она сделала более шести лет назад, и с тех пор ни разу не чувствовала себя в студии непринужденно. Она была создана для сцены, для прямого контакта с публикой, который заставлял ее вкладывать в музыку сердце и душу. В этом заключалась ее жизнь. Под звуки музыки кровь быстрее пульсировала в ее жилах. Работа в студии казалась слишком пресной, слишком механической.
Но работала она до седьмого пота.
Запись проходила успешно. Рейвен слушала записанный материал, отключившись от окружения. Осталась только музыка. Вроде все хорошо, но могло бы быть и лучше. В последней песне чего-то не хватало. Не зная точно, чего именно, Рейвен подала знак звукооператорам остановить запись.
— Марк!
Рыжеволосый мужчина плотного телосложения, глядя на часы, вошел в кабину.
— Какие проблемы? — спросил он, прикасаясь к ее плечу.
— Последний номер немного… — запнулась Рейвен, подбирая слово, — вроде бы пустой. Что ты об этом думаешь?
Она уважала Марка Риджли как музыканта и относилась к нему по-дружески. Этот немногословный человек, любивший старые вестерны и восточные сладости, был одним из лучших гитаристов страны. Марк почесал бороду. Рейвен всегда думала, что этим жестом он заменяет кучу слов.
— Попробуй еще раз. Оркестр звучит отлично.
Смех Рейвен казался таким же глубоким и богатым, как ее голос.
— Жестоко, но справедливо, — пробормотала она и вернулась к микрофону. — Прошу внимания, еще раз записываем голос к песне «Любовь и потеря». Надежные источники утверждают, что дело не в инструментале, а в голосе.
