— Понимаю, о чем вы, — сказал он. — Могу только сказать вам спасибо. И пообещать: все, что вы говорили, я сохраню в своем сердце, еще не раз над этим подумаю и постараюсь исполнить.
Мона пожала ему руку; затем, вдруг ощутив легкую неловкость, встала и позвонила слугам.
— Попросим что-нибудь поесть, — сказала она. — Я уверена, вы толком не завтракали.
— Мне что-то приносили, но я ни к чему не притронулся.
— Значит, пора притронуться. Хозяйка дома, как я слышала, лежит в постели, так что позаботимся о себе сами!
Десять минут спустя, войдя в студию, Артур и Майкл обнаружили, что викарий с аппетитом поглощает завтрак и непринужденно разговаривает с Моной. Доктор послал ей быстрый одобрительный взгляд.
Викарий выглядел уже гораздо лучше. Ночная трагедия, разумеется, оставила на нем свои следы, но выражение душераздирающего отчаяния на его лице сменилось принятием своей судьбы и надеждой на будущее.
— Викарий, вы позволите майору отвезти вас домой? — спросил доктор. — Я не смогу — после завтрака мне нужно ехать к больному на другом конце графства.
— Если это вас не затруднит…
— Совсем не затруднит, — заверил его Майкл.
— Что ж, тогда я со всеми прощаюсь, — объявил Артур Хаулетт. — Викарий, заеду к вам после обеда. Вы, должно быть, будете дома?
— Да, конечно.
— Вот и хорошо. Тогда скоро увидимся. До свиданья, Мона.
Проходя мимо, он сжал ее плечо; Мона поняла, что он благодарит ее за помощь.
Майкл отвез викария домой. Подъезжая к дому, священник вдруг съежился, словно знакомый вид, прочно связанный с женой, напомнил ему о ней. Мона, сидевшая с ним рядом на заднем сиденье, сжала его руку.
— Понимаю, что вы сейчас чувствуете, — тихо проговорила она. — Но помните, это как ночной кошмар: рано или поздно он прекратится.
В этот миг ей вспомнилась собственная потеря — тот миг, когда она вдруг, без всяких причин или предзнаменований, поняла, что Лайонел мертв.
Она шла тогда по улице, заглядывая в витрины магазинов, и ровно ничего не предчувствовала. Хоть где-то на задворках сознания ее и не оставляло беспокойство за Лайонела, ни на секунду она не предполагала, что операция может завершиться трагедией.
Вот уже два или три месяца Лайонела время от времени мучили боли, и в последнее свидание он сказал Моне, что врачи советуют ему удалить аппендикс.
Ничего серьезного в этом не видели ни он, ни она. Моне аппендикс вырезали в шестнадцать лет, и запомнилось ей только то, что потом пришлось долго лежать в постели.
«Неприятное дело, конечно, — говорил Лайонел, — но необходимое. Врачи говорят, чем скорее, тем лучше. А у меня сейчас как раз нет запарки, так что можно на пару недель отвлечься от работы и заняться своим здоровьем».