Лайонел этого не одобряет, подумалось ей вдруг. Но что ей теперь до Лайонела и его одобрения?
Он скоро женится. Быть может, сейчас он обнимает Энн Уэлвин. Никогда больше его руки — изящные, чувственные руки, которые она так любила, — не прикоснутся к ней.
На миг Мона зажмурилась, подставив лицо ветру. Остро, как наяву, встали перед ней воспоминания: губы Лайонела, слитые в поцелуе с ее губами, его голос, называющий ее «милая», говорящий о ее красоте.
Лайонел нежно касается пальцами ее шеи, отбрасывает назад кудри, чтобы найти ушко…
Лайонел любит ее — и любовь его такова, что словами ее не описать…
Но что толку об этом думать? Мона открыла глаза, придвинулась к Неду, положила руку ему на колено. С широкой улыбкой он обернулся к ней; глаза его горели радостным возбуждением.
— Сейчас я ее разгоню! — крикнул он. — На хорошей дороге моя малышка выдает девяносто в час!
— Отлично! — ответила Мона. Ветер сорвал ответ с ее губ и унес прочь.
— Ты такая классная! — прокричал Нед. — Слушай, Мона, давай поженимся, а?
Мир несся мимо них со страшной скоростью: дома, деревья, запряженная в телегу лошадь, ребятишки на велосипедах…
— Скажи «да»! — прокричал он, не отрывая глаз от дороги.
Он улыбался; последние лучи заходящего солнца играли в его золотистых волосах.
— Почему бы и нет? — ответила Мона.
И вдруг заплакала. Слезы беззвучно текли по ее лицу, ветер срывал их и уносил назад, в прошлое. Все быстрее и быстрее они мчались в Лондон.
Покинув берег озера, Мона направилась в деревню тропинкой, ведущей мимо заднего церковного двора.
Дойдя до приступки у ограды, она присела и окинула взглядом расстилавшийся перед ней пейзаж. Обширные пастбища плавно спускались к реке Уз, а та, разлившись, залила пойменные луга и превратила их в гладкие озера, в которых отражалось серо-голубое небо и бледные солнечные лучи.
«Какая тишина и покой во всем! — думала Мона. — Быть может, и я здесь обрету мир?»
Она поднялась; в этот миг порыв мартовского ветра взъерошил ее густые кудри, в беспорядке бросил их на лоб — и мужчине, идущему в этот миг по аллее от церкви, она показалась воплощением самой Весны, вечно юной и прекрасной.
Услышав шаги, она обернулась в его сторону, а затем быстрым шагом пошла к нему навстречу.
— Здравствуйте, викарий! — поздоровалась она, протягивая ему руку.
— Я слышал, что вы вернулись, — ответил он, — и как раз собирался заглянуть в Аббатство сегодня после обеда, надеясь, что одним из первых скажу вам: «Добро пожаловать!»
— Благодарю вас, — ответила Мона. — Как поживаете? И как жил наш Литтл-Коббл без меня?