Но что это за жизнь для юноши? Что это за жизнь для всех остальных?
Возможно, удастся заставить его вспомнить что-нибудь конкретное. Что-нибудь, что поможет ей решить, был ли он просто одной из пешек Стеллы или со смертью матери все действительно не так просто.
Рэчел протянула руку к двери, но та вдруг открылась, и она тихонько вскрикнула от испуга, когда Люк вошел в комнату.
Было бы легче, если он не был таким чертовски высоким и не нависал так угрожающе над ней. До нее не сразу дошло, что у него мокрые волосы.
Влажное лицо блестело, расстегнутая туника свободно болталась на плечах. Рэчел оцепенела, ожидая, что он вот-вот дотронется до нее. Но Люк всего лишь прошел мимо нее в комнату, словно точно знал, что она пойдет за ним, и направился к камину, который растопили, чтобы разогнать ночную прохладу Нью-Мехико.
Дверь он закрыл, но было нетрудно открыть ее и убежать. И, видит бог, она хотела. Как бы ни претила ей эта мысль, Рэчел чувствовала себя необъяснимо беззащитной, и у нее хватало ума не искать встречи с врагом, когда броня дала трещину.
— Убегаете? — проворчал он, глядя в огонь. Длинные волосы мокрыми волнами рассыпались по спине.
Страх — это одно. Гордость — совсем другое.
— Нет, — сказала Рэчел и вернулась в комнату, держась, однако, на расстоянии.
— Вот и хорошо. — Люк присел на корточки перед камином. — Я запер дверь.
Только успокоилась — и вот, новый сюрприз.
— Зачем?
— Чтобы никто нас не прервал.
Она нервно сглотнула. Хорошо еще, что в полумраке не видно, как кровь внезапно бросилась ей в лицо.
— Вы же вроде бы сказали, что в Санта-Долорес двери не запираются?
Люк ухмыльнулся. С образом мессии такая ухмылка явно не вязалась.
— За исключением моих. Ну так как, Кальвин выболтал все мои страшные тайны?
— Нет.
Он уселся перед камином, скрестив ноги.
— Неужели? Разве вы не спрашивали? Он мог бы рассказать, как мы познакомились в тюрьме. Или о моем детстве.
— Мне нет дела до вашего детства.
— Вот как? И вы не хотите услышать про бедного, несчастного мальчика без матери, который рос со своим стариком, колотившим его каждый раз, когда наберется? Да только на самом деле он не был моим стариком, в том-то все и дело. — Люк выжидательно посмотрел на нее.
— Что-то незаметно, что вас это особенно травмирует, — сказала она.
— Некоторые из нас оставляют в прошлом свое несчастливое детство, — пробормотал он с явным намеком.
— Хотите сказать, у меня было несчастливое детство? — Рэчел понимала, что он заманивает ее, но ничего не могла с собой поделать. Отблески огня у него на коже танцевали, словно таинственные языческие символы, притягивали, манили — вопреки опасности.