Печальные, отчаянные, неукротимые слова льются сквозь грудь, сквозь горло. Печаль и ликование разом. Сида оплакивает себя, мечту о спокойной жизни, ликует — от пения, от того, что лица вокруг вновь стали хорошими, хоть и бледными малость. Слов не понимают? Почувствуют душу. Поймут грусть, вызов, спокойное принятие долга и судьбы. Нет иного пути — значит, этот!
— Не для меня журчат ручьи,
Текут алмазными струями,
Там дева с черными бровями,
Она растет не для меня.
Ни Луковка. Ни Настя.
Сами пришли, да поздненько — так, что придется отдать, выпустить, как птичку с руки. Замужняя — останется другом, будет верна, да будет сначала мужнина, потом немайнина — а там и дети сиду подвинут. Это правильно, но больно.
— Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Немайн раньше приходилось петь эту песню, но не чувствовать. Не так…
— Не для меня весной родня,
В кругу домашнем соберется,
«Христос воскрес!» — из уст польется,
В пасхальный день не для меня.
Люди — шевельнулись, узнали имя Господне. Узнала бы сида — в чужом языке, в песне? Веры той нет, наивной, наполовину языческой, но истовой. Да и война будет — между христианами. Враги–язычники на островах закончились, те староверы, что остались — будут драться в одном строю с камбрийцами, даже если на другом направлении.
— Не для меня споют друзья
И вся казачия краина…
И на коня однажды сына
Другой подсадит, но не я…
Сида ослепла — от слез. Сын у нее есть — ее радость, ее сокровище. А что еще может сделать смерть за Отечество не только почетной, но и сладкой — как не сознание того, что враг не посмеет и не сможет обидеть твою кровинку?
Она не видит, как принц Катен внимательно вглядывается в замершие лица гостей, что Мерсиец давно отпустил серебряный молот, что у аварского посла рука на сабле, и слезы в уголках глаз. Язык он узнал — отчасти, по знакомым славянским корням, но он узнал и степную волю, и слова, похожие на тюркские. Гадать будет — потом. Теперь ему попросту хочется — чтобы не стало непорядка в каганате, да чтобы авары перестали жить данью, а вместо того развернули коней на восток и вновь, как в былые времена, зачерпнули в шлемы воды великих Дона и Идела…
А для меня кусок свинца —
Он в тело белое вопьётся,
И кровь горячая прольется —
Вот это, братцы, для меня!
Немайн смолкла — словно хребет вытащили. Согнулась, оперлась о край стола — не пошатнулся. Вытерла подбородок. Недоуменно уставилась на окрашенную кармином ладонь.
— Кажется, — сказала, — я испортила праздник. Простите, если можете. Если больше не позовете — не обижусь, а позовете — вина мне не наливать! Но назад — ни единого слова не беру. Точка.