— Память о павших — то, что отличает народ от стада животных. Забота о тех, кто в беде — то, что отличает высокие души от низких. Как я могу отказать? Значит, сегодня мы разбиваем парк.
Довольный гул. Сида чуть щурится: что–то припоминает. Такая у нее манера: поставить точный образ из памяти перед глазами… Что она вспоминает?
— По плану, городской парк должен быть рядом с собором. Это недалеко! Анна, это твоя затея? Значит, организовывай — тем более, у тебя в подчинении самые грамотные. Лопаты выдавай под запись, они еще пригодятся… А я побежала: переодеваться. Не хочу испачкать единственное белое платье!
И точно, извозюкалась. Ей только дай! Зато дерево посадила. Сама! Только ей достался не саженец… Сыскали стройную красавицу–ольху с густой кроной. Молоденькую, но взрослую. Несли — торжественно, лучшие люди плечи подставили. Немайн немедленно взялась помогать. Результат: шитый ворот в корье, подол в глине, ладони ободраны — зато хохочет!
Дерево выпрямилось в яме, легла последняя щепоть земли. Теперь — табличка. На ней нацарапано, латынью и огамой: «Дерево Немайн верх Дэффид Вилис–Кэдман». Окта обводит взглядом толпу: понимают ли? Да, вполне. Не поняли бы — так нашлось бы кому объяснить… Теперь — намертво. Богиня будет защищать свое дерево и свой город…
Вот дерево поменьше, другой знак: «Дерево Мэйрион Аннонской». Нион Вахан — бледная, со стиснутыми кулаками — кланяется. Христианскому священнику.
— Ваше святейшество, благословите.
Важный грек спокойно кропит святой водой капище языческой богини… Но богини крещеной! И это Луковкино кропит… А главное дерево… Пирр хитро улыбается, берет у служки ведро — и опрокидывает на корни взрослой ольхи.
— Большое дерево, — говорит, — что ему какие–то брызги.
Немайн хихикает и начинает спорить. О чем, непонятно: у Окты Роксетерского два родных языка, камбрийский и английский, он читает латынь классическую и может поддержать беседу на разговорной, легко объяснится с соседом — саксом или франком, свяжет десяток–другой слов на ирландском… Но греческий не изучил.
Между тем саженцы горожан не остаются без освященных брызг: по новорожденной роще расхаживают иные священники, дьяконы, служки. Камбрийские, с подбритым лбом, приплывшие с оказией римляне — у этих тонзура на темечке. Иные помогают пастве в их трудах, иные сами деревья сажают. Удивительно — все слушаются отца Пирра. Наверное, им в Риме приказали… или в Африке. Вот и Пирр прихватил саженец. Хвалит Луковку, что его деревцу оставили место возле большой ольхи. Рядом — десяток лопат и сотня рук — помогать! Еще бы. Наверняка горожане ждали разноса, проповеди против языческих обычаев… А получили — одобрение, участие и дополнительное освящение!