Зарема потеряла чувство времени. Казалось, это продолжалось годы. Казалось, никогда ей не убежать от боли, что заставляла кричать во всю мощь легких... Вот когда вспоминала она и звала мать и отца, и Мадину, и Таиру! Вот когда нужен был рядом кто-то! Кто угодно, лишь бы не быть одной при этой чудовищной боли!
Крик отчаяния и боли бился о скалы, рвался ввысь, достигая небосвода, перекрывал шум и рокот реки. Но на помощь никто не приходил, до ушей людей крик не добегал, глох в небытии... Это была месть за то, что она покинула людей, ушла от них, отреклась, заявив, что все они злы и жестоки!
— Эй, кто-нибудь, помогите! — неслось из пещеры.— Спасите! — опрокидывался крик на горы и реку, отдаваясь в ущелье многократным эхом.
Никто не откликнулся на зов. Никто! Только небо приблизилось, опустило свое темное, густое покрывало на пещеру. И оно первым услышало тонкий плач взахлеб...
Ребенок плакал, а мать молчала: дав новую жизнь, обессиленное, истощенное долгими муками тело не противилось натиску смерти. Только он, этот плач, заставил Зарему очнуться, вернуться из забытья — этого желанного избавления от всех жизненных невзгод — и открыть глаза. Она увидела малыша, — и у смерти не было уже никаких шансов на успех, потому что матери не умирают, пока в них нуждаются дети. Сама природа подсказывала Зареме, что надо делать.
Потом она удивлялась, как смогли ее ослабевшие пальцы разорвать пуповину, завязать ее. Только когда исходящий криком теплый, мокрый комочек замер у нее на животе, жадно обхватил опухший сосок груди и нетерпеливо задвигал губами, Зарема облегченно вздохнула и опять провалилась во мрак.
Через два дня Мурат, приблизившись к пещере, приостановился у входа, с замиранием сердца стал вслушиваться в детские всхлипывания и успокаивающий голос Заремы:
— Ну чего ты, Тамурик, плачешь? Поел? Теперь спать надо.
Мурат так и не осмелился войти в пещеру.
... Небогато жили Гагаевы. Вдоволь в доме ели только гости, для которых хозяева готовы были последнюю овцу зарезать. А сами обходились чуреком, картофелем, молоком, сыром да пирогами с начинкой из щавеля, — и за это были благодарны Всевышнему. Дзамболат обратил внимание, что младший сын что-то уж очень скоро возвратился с охоты, да к тому же без трофеев. Судя по ружью, ни одного выстрела им не было сделано. Дзамболат обернулся к сыну. Но тот опередил его, сказав нарочито равнодушно:
— У похищенной ребенок...
Женщины ахнули. Умар торопливо поинтересовался:
— Дочь?
— Сын! — провозгласил Мурат.
— Выходит, чувствовала, — всплеснула руками мать.