Поднялся поспешно, словно перед ним оказался человек намного старше его и известный всей Осетии. Он вскочил, забыв о возрасте, и встретил ее на ногах. Зарема не поздоровалась с ним, не попросила прощения за столь наглое вторжение. Она сказала твердо и даже требовательно:
— Я пришла, уважаемый Асланбек, сюда потому, что ношу в себе твоего правнука.
Вот что она сказала. Сказала без смущения. Сказала не шепотом. Голос ее звучал громко и отчетливо. Потом уже, спустя месяцы и годы, старики уверяли, что они эту фразу слышали, будучи на нихасе, своими собственными ушами. Что не только соседи, но и весь аул услышал эту дерзкую фразу. Видел ли Хохкау когда-нибудь Асланбека в замешательстве? До этого момента — нет. Он всегда был уверен в себе и знал, как поступить в том или ином случае, но перед дерзостью Заремы и он растерялся. Пауза становилась все напряженнее. Чудо, что горы не обрушились в этот миг, когда казалось, что мир замер и земля перестала вертеться и облака замерли над Хохкау... Рассердившись на себя за неуместное замешательство, Асланбек вспомнил того, кто поставил его в такое унизительное положение, и закричал:
— А где же этот, рожденный?.. — он явно хотел назвать непристойным словом своего внука, совершившего похищение, но не успел произнести оскорбление, как внезапно Зарема рванулась к старцу, упала к его ногам, запричитала:
— Нет его, нет, нет! Погиб Таймураз! Погиб!
Асланбек замер. Теперь от него зависела судьба Заремы. Принимать ли эту молодую женщину, которая должна стать матерью его правнука, или отказать ей, а с ней и отвернуться от погибшего внука, осудив его поступок, а значит, и заявить во всеуслышанье, что Тотикоевы не хотят отвечать за действия Таймураза? Надо было решать сейчас же, не откладывая на потом, решать на виду у всего аула... Разве мог Асланбек отказаться от Таймураза? Не в правилах осетин отказываться от своего родича, что бы он ни сделал и какую бы беду ни навлек на них. Фамилия могла его покарать, сбросить в пропасть. Но это могли сделать только его родственники, и никто другой не смеет ни пальцем, ни словом оскорбить даже самого ничтожного представителя чужой фамилии.
Асланбек должен был поступить и по совести, и по законам, освященным веками. И ему не дано было времени на раздумье, ибо дочь Дахцыко обхватила его ноги и рыдала, и следовало немедленно что-то предпринять. Нет, ему не было жаль этого щенка, что вовлек его на старости лет в такую тяжбу, из которой долго не смогут выбраться Тотикоевы. Но он плоть от плоти Тотикоевых, в нем та же кровь, что и у каждого из них, и нельзя так легко отречься от покойника...