— Ну вот, года два постоит, — отходя от сарая, он на ходу закатывал рукава черкески.
Мурат поливал на жилистые руки отца воду из кувшина, глядел на его согнутую спину и заговорщически кивнул Газаку. Брат, стряхивая пыль с плеч, приступил к делу:
— Отец, слышал? Бицо, сын Елбыздыко, что из Нижнего аула, возвратился из города. Денег привез!.. Говорит, там можно легко заработать.
Отец закончил мыть руки, взял полотенце, неторопливо ответил:
— Легко заработать можно только неправедными путями...
Газак поспешно привел весомый довод:
— Хасанбек помог, тот, что в городе живет...
— А-а, Хасанбек... Богатый он...
— Землякам он помогает, — и Газак бросился в прямую атаку: — Отец, отпусти нас с Муратом на заработки...
Отец как раз застегивал черкеску; его пальцы замерли на пуговице. Он исподтишка глянул на Мурата, тот смотрел в сторону, будто Газак говорил не о нем.
— И Мурат, и я такие же твердые и крепкие, как и ты, — безбожно льстил Газак. — Мы с ним не пропадем...
Дзамболат не спешил с ответом. Бог не обидел его сыновьями, и он души не чаял в них. Но знал он и другое: бедность губит молодежь. Как всю жизнь ни старался Дзамболат убежать от нее, так и не сумел... Сыновья — вот кто давал ему право смотреть смело людям в глаза. Джигиты! И лучшим из них был Мурат. Отец с любым спорил, каждому давал фору, точно зная, что Мурат не подкачает на скачках и в джигитовке. Но кто-то ему намекнул, что Мурат не спускает глаз с дочери Дзабо Таиры, и это огорчило его. Во-первых, потому, что девушка красива, — а отец с детства на красоту человека поглядывал с подозрением: казалось ему, кого природа наградила смазливым личиком, того обязательно лишила других качеств. Кто внушил ему подобную мысль? Может быть, дед, что, одарив внука нежеланным подарком — кривым носом, — постоянно твердил (не себе ли в оправдание?) о вредности красоты. И хотя у Мурата нос пошел не в отца, а в мать, отец по-прежнему смотрел на красивого человека исподлобья, точно пытался узнать, каких душевных качеств ему не хватает. Настороженное отношение к красоте перешло к изящной одежде, мастерски отделанному серебром седлу, кинжалу и ружью, к расшитому башлыку... Он предпочитал крепкое сукно: оно дольше служит, грубый кинжал — потому что он никогда не подведет, старое седло, ведь всем известно, что раньше их умели делать прочными, хотя в пути они и жестче...
Заметив, что Газак хочет что-то сказать, Дзамболат предупредил его, жестко объявил свое решение:
— Это не дело — детей своих по свету пускать в поисках счастья. Сыновья должны быть при отцах... И хватит об этом! — предупредил сыновей. — Вздумаете самовольно уйти — старших братьев пошлю следом за вами, с позором возвратят в аул.