Каблукова действительно теперь начинала понимать. Она, как выяснялось, поняла всё ещё позавчера, с первой минуты, когда увидела перед собой арестованную. Чутьём, сформировавшимся за многие годы работы в ЧК-ОГПУ-НКВД, она сразу же почувствовала страшную опасность там, где другие не увидели бы даже намёка на какие-нибудь сложности.
Это в тридцать седьмом году было принято работать с предварительными заготовками дел и по шаблону готового протокола. Так тогда и работали. Когда дело касалось простых смертных, то и подпись арестованного под протоколами своей рукой, бывало, ставили. А через год, в тридцать восьмом, за такие подписи ставили к стенке самих следователей и оперуполномоченных. «Социалистическая законность – баба страшная и двуликая. И если сегодня она тебе улыбается и приветливо кивает, то уже завтра может повернуться спиной, и там, где у других затылок, у неё вдруг окажется ещё одно лицо. И это лицо будет лицом твоей смерти», – по чужому горькому опыту знала Каблукова.
Вчерашний допрос она проводила в своей привычной шутливо-издевательской манере:
– Да кто ж тебя, такую лапушку, раскрасавицу, слепил-нарисовал? – заученно распаляла она себя. – Это откуда же мы такие черноглазенькие да белокоженькие взялись-образовались? А титечки-то, титечки-то… как у молодой козы. Поди, сосочками в разные стороны глядят – кого выбрать не знают…
При этих словах начальник отдела Литвинчук, производивший арест и ставивший до этого ей задачу, встал, едва кивнул и вышел из кабинета. И это тоже насторожило Каблукову. Не могло не насторожить. На её допросы арестованных женщин обычно набивались в кабинет все свободные от дел коллеги-мужчины и дружным смехом сопровождали её преамбулы перед допросом.
Задача, казалось бы, не стоила и выеденного яйца. Нужно было взять у жены показания на мужа. Но тут-то и выяснилось, что эта жена – работник 2-го, диверсионно-разведывательного, отдела Судоплатова, а её муж – штабной генерал. Дела такого уровня делались в тридцать седьмом через два дня на третий. Но сейчас на дворе сорок второй год. Сейчас генералов и их жён так просто не трогают. Всё было бы просто, попади тот генерал в окружение или немецкий плен. Но он здесь. И вот этот генерал сам и нарисовался.
– Она ничего не подписала, – с трудом выговаривая слова, хрипловатым голосом произнесла Каблукова. – Дайте закурить, – без всякой паузы продолжила она.
– Угостите даму табаком, – приказал Суровцев Новотроицыну.
– Вы теперь папиросы с собой не носите? – ехидно поинтересовался Новотроицын, чем породил новые вопросы у Каблуковой.