Детектив согласно кивнул.
— Отлично. Давай с этим покончим.
Донован Кейн взглянул на меня напоследок, и глаза наши встретились. Золотые и серые. Я знала, о чем он думал. О том же, о чем и я. Всего пару часов назад наши тела сливались. А теперь нам обоим, возможно, грозит смерть. Ирония. Еще одна вредная стерва.
И вновь в груди пробудилась нежность, но я осмотрительно не позволила ей добраться до глаз и лица. Если Кейн что-нибудь заподозрит, если станет сейчас ласков со мной, я не смогу сосредоточиться. Не приду к намеченной цели. Такую роскошь я не могла себе позволить. Ни сейчас, ни вообще.
Кейн кивнул мне, как бы говоря: «Удачи». Или «Прощай». Признаться, я несколько опешила от таких реверансов со стороны детектива, учитывая недавние разборки у меня дома. Но детектив умерил пыл еще по дороге к карьеру. Он понимал, что для спасения Финна и Рослин придется какое-то время работать со мной. А потом… потом он сможет мне отплатить.
Донован Кейн двинулся в обход карьера и растворился в тени. Выждав, пока он не скроется из вида, я расправила плечи и начала спускаться по насыпи к огромной шахте.
Шагая вперед, я проверила свой арсенал ножей. По одному в каждом рукаве. Два в ботинках. Один за поясницей. Холодный металл дарил привычное утешение. Алексис Джеймс может меня убить, но я так просто не сдамся.
Примерно через полмили я увидела вход в карьер. Город давно махнул рукой на бродяг и пронырливую ребятню, и проржавевшая табличка гласила: «Вход на свой страх и риск». Доступ в карьер загораживали обветшалые высокие железные ворота, но я прошла через кем-то выломанную брешь и оказалась внутри.
Карьер походил на глубокую широкую чашу — километра полтора от края до края. Каменные стены уходили вверх на десятки метров. Частички кварца мерцали в сером сумраке, напоминая вспышки фотокамер во время спортивных состязаний. На какое-то мгновенье я словно очутилась на арене древнеримского Колизея, чувствуя себя гладиатором, вынужденным драться с тиграми, львами, людьми лишь за то, чтобы встретить новый рассвет. Собственно, так оно и было на самом деле, ведь с тринадцати лет я только и делала, что сражалась за выживание, стараясь не думать о тех скверных поступках, которые мне довелось совершить в ходе этой битвы.
Только сейчас я поняла, насколько сильно устала.
Мне не требовалось прикасаться к камням, чтобы уловить их вибрации. Вокруг было столько нетронутой породы, что в голове раздавался монотонный утробный звук барабанного боя, время от времени перемежаемый внезапными аккордами волнения и тревоги. Камни знали: что-то случилось, что-то нарушило их покой, их мерное разрушение ветрами и временем, и это вовсе не привычные олени, белки или какой-нибудь подвыпивший шкет, упавший с высокого уступа и разбившийся насмерть.