. Они лежали в ящике его письменного стола, и он только при мне не стеснялся играть с ними между уроками. Когда мы на наши деньги, лежавшие в наших копилках, покупали игрушки по своему выбору, Миша выбирал якобы для меня куклу, я для него лошадь или стадо, кнут. Располагали мы капиталами в двадцать, самое большое в пятьдесят копеек, и их хватало на наши покупки в лавке Дойникова, что помещалась на Тверской совсем близко от нас. Это, вероятно, был склад кустарных игрушек, как я теперь понимаю. Пыльные, грязные помещения внизу, где стояли более громоздкие игрушки: санки, лошади, кегли, наваленные друг на друга до потолка. По узкой деревянной лестнице, стены которой были увешаны связками погремушек, вожжей, серсо, мы поднимались наверх, в такую же пыльную комнату, где пахло стружками, столярным клеем и пылью — запах, который до старости вызывал у меня представление об этом любимом нами складе. Мы всегда просились зайти туда, особенно перед праздниками, чтобы «присмотреть» себе подарки.
Но вообще в игрушки мы меньше играли, чем в игры, которые сами придумывали. В «церковь», в «паши». Мы устраивали алтарь за стульями, покрытыми пледом. Миша, брат, всегда изображал архиерея — мы по воскресеньям ходили к обедне на Савинское подворье — домовая церковь была очень близко от нашего дома, всегда стояли впереди и хорошо знали архиерейскую службу. Мишу я усаживала на подушки, надевала на него шапку, утыканную елочными украшениями, обвязывала его широким шарфом, и Миша всю службу сидел неподвижно, делая только возгласы изнеженным голосом, грассируя, подобно архиерею Леониду, любимцу московских светских дам. Алеша был священником и стоял за престолом; я — дьяконом, произносила ектенью>{13} басом, входила в алтарь и выходила, отдергивая занавес. На плече в виде ораря>{14} висело у меня полотенце, которое я с большим шиком скрещивала на груди, когда было надо. Я никому не уступала этого номера, даже когда старший брат участвовал в службе, и еще я всегда провозглашала, неистово крича, «многая лета».
Игра в «паши» заключалась в том, что я наряжала Мишу в его халатик, делала ему из одного шарфа пояс, из другого чалму, сажала его на подушки, где он покорно просиживал до тех пор, пока ему не подавался обед. За его троном стоял Алеша — тоже в халате и в чалме, а я, с нарисованными углем усами и бородой, была его поваром с линейкой за поясом, изображавшей кухонный нож, в белом колпачке (вероятно, в подражание картинкам из сказок братьев Гримм). Я стряпала из запасов, заранее приготовленных. Самое сложное было достать мороженое. Надо было ухитриться закрыть хотя бы наполовину дверь в комнату гувернантки, открыть форточку и достать снег и сосульки с наружной рамы. В грязный снег мы клали куски яблок, мелко нарубленных тупым, заскорузлым перочинным ножом, сверху посыпали шоколадом, наструганным тем же ножом. Другие блюда были проще: суп из кваса с корками черного хлеба, который нам давала няня Дуняша.