— Где вы были прошлой ночью?
Молчание.
— Вас здесь не было?
Молчание.
— Еще кто-нибудь, кроме меня, знает о вашем присутствии?
По-прежнему молчание.
— Я вам надоел?
— Нет…
— Вы мне не верите?
— Почему же…
— Вы не передумали высадиться на Таити?
— Нет…
— Вы согласны, чтобы я вам помог?
— Если хотите…
— Мы приходим туда послезавтра.
— Да…
— Вы останетесь на своем месте, пока я не приду за вами или скажу, что делать.
— Хорошо…
Это обескураживало. У него сложилось впечатление, что его помощь принимали со все меньшим и меньшим энтузиазмом.
Похоже, что Мужен поглядывал на него с большей иронией, чем прежде.
Ему все чаще приходило это в голову, и он начинал подозревать всех на свете, даже капитана.
В предпоследний день чемоданы, поднятые из трюмов, выстроились на палубе. Начали обсуждать, какие нужно дать чаевые.
В этот день два раза из четырех человек из лодки не ответил. Можно ли предположить, что он прогуливался по кораблю, оставаясь незамеченным?
Ночь. Шезлонг. Сигара.
— Вы здесь?
В половине второго в лодке пусто. В пять утра, когда Оуэн поднялся на палубу, его собеседник ответил привычным шорохом.
— Вы снова уходили?
Молчание.
— Как хотите, если вам моя помощь не нужна, скажите прямо.
— Я этого не говорил.
Одна из самых длинных фраз.
— Завтра я сойду на берег одним из первых и вернусь через несколько часов, потому что специально оставлю на корабле чемоданы.
— Да…
— Вам ничего не нужно?
— Нет…
— Вы здоровы?
— Да… Спасибо…
Он лег спать в плохом настроении. В каюте Мужена горел свет. И все-таки Оуэн заснул, и его разбудила суматоха — они прибывали. Издали появилась сахарная голова — срединная гора Таити.
Все высыпали на палубу, а те, кто плыл дальше, в Нумеа или до Новых Гебрид, — супруги Жюстен и Лусто, — обменивались понимающими улыбками.
Еще совсем недолго, и весь корабль будет в их распоряжении.
Когда Оуэн первым устремился вниз по трапу, можно было подумать, что это ради него одного собралась пестрая толпа, заполнившая все пространство между складами и причалом, над которым возвышался корабль с поднятым к небу носом, что именно в честь Оуэна на мачтах развеваются белые флаги и гремят блестящие медью фанфары.
В действительности час назад к «Арамису» подплыла лодка с губернатором, и теперь тот беседовал в капитанской каюте с мсье Фрером, инспектором колоний.
Оуэна первым пригласили в кают-компанию для прохождения необходимых полицейских и медицинских формальностей. Он не воспользовался этой честью и не стал стоять возле дверей, где толпились другие пассажиры в надежде пройти побыстрее. Напротив, Оуэн скромно держался в стороне, слегка улыбаясь своей неотразимой улыбкой, которая произвела такое впечатление и на капитана, и на мадам Жюстен, и на стюарда-вьетнамца. При этом его лицо и губы оставались неподвижными, только слегка поблескивали зрачки. Но каждый, видевший эту улыбку, считал, что она адресована именно ему и что лично с ним Оуэн хочет вступить в контакт.