Потом набрала номер Фанебюста и сообщила о моем прибытии. Положив трубку, кивнула: «Проходите».
Я открыл дверь. Конрад Фанебюст сидел за письменным столом и писал, в точности, как прошлый раз. Он указал мне на тот же стул, а сам продолжал писать — все повторялось. Но не так, как в фильме, который помнишь приблизительно и каждый раз обнаруживаешь новые подробности. Здесь была или удивительно точная копия, или же невероятно убедительная имитация.
Выглядел он, пожалуй, похуже, чем в прошлый раз. То ли сказался кризис торгового флота, то ли ночные часы, проведенные в Копенгагене. Резче обозначились морщины, и улыбка показалась мне не такой искренней, когда он картинно отложил авторучку, а бумагу в ту самую папочку, что и прошлый раз, после чего сложил на столе ладони и произнес:
— Итак, Веум, вы хотели сообщить мне что-то важное. Означает ли это, что вы не нашли его?
— Не нашел. — Я внимательно наблюдал за моим собеседником. — А вы надеялись?
— Надеялся? Вы же сами сказали, что есть основания считать его живым.
— Да. Но я не знал тогда многих обстоятельств. Теперь я хотел бы выяснить, какие из них были известны вам?
Фанебюст слегка порозовел. Затем чуть повел плечами, словно призывая меня объясниться, потом положил руки прямо перед собой, твердо опираясь о стол локтями.
— Так почему вы скрыли от меня, что были знакомы с Юханом Верзилой? — спросил я. — Или Юханом Ульсеном, если вспомнить его настоящее имя.
— Юхан Ульсен? — переспросил он, словно слышал это имя впервые.
— Вы встречались с ним в январе 71-го. Незадолго до того, как он пропал. — Я наклонился к нему: — У меня есть свидетели, Фанебюст, так что нет смысла отпираться.
— Мне незачем отпираться. Юхан Ульсен достаточно распространенное имя, может быть, среди моих знакомых и был такой человек. Но какое все это имеет значение?
— Вначале расскажите мне все, что вы о нем знаете. Это ведь человек не вашего круга?
— Нет. Но Юхан был моим соратником. Он не был активистом, таким, как Ялмар. Но он был с нами. Надежный товарищ, на него можно было положиться. К сожалению, после войны его жизнь пошла под откос. Впрочем, не только у него. Многим пришлось не просто, у него нервы пошаливали, может быть, поэтому он и пристрастился к спиртному. Дела шли из рук вон плохо. Я помогал ему, чем мог, устроил на работу в порту, но он под конец совсем уже не владел собой и покатился вниз. Возможно, я встречался с ним и в январе 71-го. Как я могу это помнить, хотя я иногда у него и дома бывал.
— А зачем вы ходили к нему домой?
Он холодно посмотрел на меня: